Гарри Гаррисон - Сеть миров

— На каком языке мы с тобой общаемся? — спросил Грант у Эйкера.

— Во дает! На верхнена’тунийском, конечно же. Ты совсем дурак или прикидываешься чужеземцем? Меня не проведешь. Ты родился здесь, на этой земле, и говоришь без акцента, не то что я. — Он громко хлопнул себя по груди. — Я чистокровный инин. Когда был мальчишкой, меня выкрали из племени и продали в рабство. Повзрослев, я нашел тех работорговцев и убил, а после подался в наемники. Тогда и выучил на’тунийский. Но так чисто, как ты, я на нем болтать все равно не могу.

Ну нет, Грант О’Рейли родился не здесь, и «здесь» — вовсе не его мир. Это совершенно другая вселенная, удаленная от его мира во времени и пространстве. Ничего конкретного, впрочем, Грант сказать не мог — Лавкрафта он не читал очень давно, — хотя в общих чертах догадка показалась правдоподобной.

Она же объясняла трудности перевода, точнее, их полное отсутствие. Грант запросто изъяснялся на языке этого мира или отдельной его части. Это все равно что настроить радио на другую частоту: провода и лампы все те же, но стоит повернуть ручку, и из динамика летят другие слова, вещает иная станция. Вот и Гранта как будто настроили на частоту этого мира, где просто нет таких слов, как «английский» и «Нью-Йорк». Они сохранились только в мозгу самого Гранта, в виде абстрактных понятий.

Все это здорово сбивало с толку.

От тепла и вина в голове приятно потяжелело. Грант вытащил из поклажи большой кусок побитой молью медвежьей шкуры и завернулся в него. Потом вдруг вспомнил еще кое-что, не дававшее покоя. Приподнявшись на локте, спросил:

— Эйкер, что за люди нам встретились?

Наемник гортанно зарычал, словно тигр или леопард, и плюнул в огонь.

— Аль’кагарские людоеды, бич этих поганых лесов! Ловят и проверяют всякого, кто забредает в их владения. Проиграешь — съедят. Вера у них такая. — Эйкер снова плюнул в костер, словно пытаясь избавиться от неприятного привкуса во рту. — В долине этих чертей еще больше, но утром мы покинем их землю.

Гранту стоило героических усилий не уснуть, пока он плотнее укутывался в медвежью шкуру. Наконец, оставив снаружи лишь кончик носа и разомлев в тепле, юноша провалился в небытие.

Утром зарядил дождь. Вода стекала с длинных сосулек, висящих над входом в пещеру. Те срывались одна за другой, освобождая место для новых ледяных сталактитов.

Костер давно погас, и пещеру уже ничто не согревало. Вода промочила старую шкуру и одежду, вытягивая остатки тепла. Грант разлепил отекшие веки, увидел серое промозглое утро и попытался снова уснуть. Эйкер заметил его пробуждение и ткнул ногой в самую уязвимую часть продрогшего тела.

— Вставай и разводи костер.

Голос Эйкера утратил внятность, проникая сквозь шкуру, но Грант понял, чего хочет варвар, и со стоном выбрался из-под нее.

Вместо того чтобы зажечь костер, саламандра опалила Гранту пальцы, и тот в отместку ущипнул ее за хвост. Потом в глубине пещеры отыскал полено, но уронил его себе на ногу и долго, минут десять, ругался на чем свет стоит. Костер, однако, развести удалось, и Эйкер, подсев к нему, подогрел себе ломоть свинины. Грант последовал его примеру, а после опять завернулся в медвежью шкуру. Довольный, он поежился и отметил про себя: хорошо, что идет ледяной дождь, не надо никуда тащиться. А если бы не дождь, нашлись бы у Гранта силы взвалить на себя поклажу и последовать за Эйкером? Ответ пришел моментально: нет!

Позавтракав, Эйкер принялся чистить булаву; удаляя с шипов запекшуюся кровь и налипшие волосы, он напевал боевую песню. Затем вспомнил парочку историй, в которых эта булава размозжила череп-другой. Дождь все не переставал, и тогда Эйкер привел в порядок остальное снаряжение, продолжая при этом рассказывать о военных подвигах, которые больше напоминали похождения закоренелого бандита. И хотя варвар повествовал о себе беззаботно и буднично, у любого цивилизованного слушателя кровь застыла бы в жилах.

Грант придвинулся к огню и поплотнее закутался в шкуру. Каждое движение отзывалось скрипом в суставах. Юноша обливался потом, как мясо на костре — жиром, и его колотил озноб.

— Заболел, что ли? — всмотрелся в него Эйкер.

Желая оправдать свои неудачи, Грант придумал объяснение, казавшееся ему по меньшей мере наполовину правдивым.

— Нет, просто потерял форму. Ослаб. Меня долго… держали в плену, вот я и раскис. — Он замолчал, стыдясь вранья и одновременно радуясь, что Эйкер Амен удостоил его уважительным взглядом. Впрочем, шила в мешке не утаишь, и Грант обеспокоенно выпалил: — Почему меня трясет все время? Вроде не холодно…

— Мерзнешь, — буднично ответил Эйкер. — Если тебя не расшевелить, к утру превратишься в ледышку. — Он хихикнул и длинной рукой вытащил ветку из обедневшего запаса дров. — Сходи-ка за хворостом, а когда вернешься, будет урок фехтования.

Грант еле-еле, будто ржавая металлическая кукла, покинул свое ложе и вышел под ледяной дождь. Когда он, промокший до нитки и дрожащий, принес дрова, Эйкер наградил его ударом обструганной палки. Потом наемник вручил вторую палку Гранту, велел защищаться и принялся методично наносить удары, потешаясь над неловкими попытками ученика парировать или уклониться.

Так миновал день. Должно быть, этот ледяной дождь спас Гранту жизнь, подарив передышку, поскольку с неба не переставало лить и на следующее утро. Грант сидел в полудреме. греясь у костра, или выбирался, подгоняемый пинками Эйкера, из пещеры за свежей порцией хвороста, а после с раскрытым ртом слушал, как наемник бодрым тоном повествует о кражах и грабежах, о мародерстве и смерти. Юноша оправился от усталости и переохлаждения. Оцепенение и судороги как рукой сняло. Грант ел, утоляя зверский аппетит, какого прежде за собой не замечал.

Спустя всего два дня его широкие кости начали обрастать мясом, пробудившиеся от долгого сна мускулы набирали силу.

Нельзя сказать, что физические упражнения пришлись Гранту по душе. Все время хотелось есть и спать, но надо было ходить за хворостом. Шея и голова покрылись множеством мелких ссадин и синяков; Эйкер Амен от души хохотал, наделяя ими Гранта, пока тот не научился отражать внезапный удары легкой палкой. Так он постиг азы владения мечом.

Мышцы рук, растревоженные непривычной нагрузкой, требовали прибавки в питании.

К концу второго вечера Грант и Эйкер доели окорок, а на закуску употребили белку, которую Грант подстрелил в роще днем. Дождь перестал; слышна была только капель у входа в пещеру да журчание ручейков. Похолодало.

— Завтра в путь, — рыкнул Эйкер и, укладываясь спать, положил рядом с собой обнаженный меч.

В сухую погоду по ночам стоило опасаться хищников.