Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

И лишь когда все закончилось, и они лежали, распластавшись, на земле, пришло болезненное осмысление. Молниеносно отскочила Шейра в сторону, успела заметить ошарашенный взгляд вождя, и сразу же повернулась к нему спиной, лишь бы не видеть его лица. Лишь бы не видеть его самого.

— Шейра, — услышала она голос, который сейчас звучал мягко, — моя дикарка… Моя Шейра…

Она почувствовала легкое прикосновение к плечу, вздрогнула и отодвинулась еще дальше.

— Не смей, шакал, притрагиваться снова, — прошипела.

Ей было стыдно, мучительно стыдно. Она, айсадка, только что отдалась врагу. Его руки только что заставляли изнывать в истоме, а ее пальцы — ее проклятые пальцы! — ласкали его. О, Великие Духи! Она и… шакал! Нет, нет! Проклятье! Он желал, чтобы она подчинилась ему. И она подчинилась. Ночь и тьма! Он захотел ее — и получил! Наверное, он привык получать желаемое. И даже она — она, айсадка! — стала его добычей. О, Духи, как стыдно!

Шейра ощутила, как его руки снова опускаются ей на плечи и пытаются развернуть к себе. Она стряхнула их, вскочила на ноги и встала по другую сторону от костра.

— Ну, теперь отпустишь меня? — бросила девушка, наконец-то взглянув кхану в глаза.

Он не торопился отвечать, долго вглядывался в ее лицо, и лишь затем выдавил:

— Так ты что же, только из-за этого…

Договорить он не успел, ибо Шейра злобно выпалила.

— Да! А ты думал что? Из любви? Да как же это — тебя любить? Мне противно было! Ты — шакал! Стервятник! Ненавижу!

Айсадка не заметила, как лицо Элимера вновь застыло, превратившись в маску, слишком одержима она была собственным гневом.

— Ты узнал пророчество, ты получил меня — получил, что хотел. Отпусти теперь!

— Я всегда получаю, что хочу. Любые прихоти, — холодно усмехнулся он. — Но с чего ты взяла, что я отпущу тебя?

— Почему нет?! — крикнула она яростно.

— Потому что ты — моя. И я желаю тебя всю, желаю, чтобы ты покорилась мне. И ты покоришься. Добровольно.

— Что? — пролепетала девушка, стараясь не выпустить наружу подступающие к глазам слезы, и свистящим шепотом добавила:

— Я тебя ненавижу, мерзкий падальщик.

— Я знаю, — снова усмехнулся вождь, с видимым безразличием пожимая плечами. — Но это не изменит твоей судьбы.

И замолчал. Молчала и айсадка. Они просидели так, не сказав ни слова, до самого рассвета. И молчали бы и дальше, если бы не явился Еху. Ветки раздвинулись, открывая их взорам старика. Бурый пробежал вперед, остановился, прижал к затылку уши, оскалился и угрожающе зарычал.

— А ну, Бурый, спокойно! — сказал старик, придерживая пса за загривок. — Великого Кхана не признал?

Пес, успокоенный голосом хозяина, подошел и все еще недоверчиво обнюхал Элимера. Затем, видимо убедившись, что этот запах он когда-то уже слышал, лениво отошел от кхана и радостно направился к Шейре.

— Тебя даже животные не любят, вождь, чего же от людей ты ждешь? — насмешливо выдала она, и, увидев, как мимолетно дернулось его лицо, злорадно усмехнулась: оказывается, и шакала можно ужались словами.

Наверное, чтобы сгладить неловкость ситуации, Еху улыбнулся и сразу обратился к своему государю:

— А я уж думал, когда снова Великого Кхана увижу! Ну, хоть в этот раз-то задержишься?

— Нет, Еху. Я только Шейру забрать приехал.

— Гостью нашу забираешь, значит, — повторил печально старик. — Это жаль, весьма жаль. Я уж к ней попривык, да и Бурый мой огорчен будет, очень уж они сдружились.

— Я заметил, — сквозь зубы выдавил Элимер. — Но время не терпит.

— Ну, что ж, надо так надо, — квело покачал головой старик.

— Собирайся, — обращаясь к девушке, бросил Элимер, едва удостоив ту взглядом. Потом подумал и добавил: — Попрощайся с Еху, не буду мешать. Но не задерживайся. Жду тебя у опушки. Дорогу найдешь, не заблудишься.

Он скользнул к деревьям, но когда взгляд его упал на огромный, набитый всякой всячиной мешок, который принес из деревни старик, обернулся.

— Еху, я ведь уже давно предлагал отправить тебе помощника. К чему таскать на себе такую тяжесть?

Старик возмутился:

— Да я еще крепок и полон сил! На кой мне тут безмозглый юнец, еще учи его всему!

— Ну, — усмехнулся Элимер, — тогда лошадь тягловую тебе пришлю.

Еху замахал руками в непонятном испуге.

— Что ты, что ты! Сдалась мне здесь животина эта? По лесу на ней не проедешь, а в степь я не так уж часто выхожу. Опять же, ухаживай за ней, следи. Уж извиняй, повелитель, но мне как-то на своем горбу привычнее, — и, неожиданно смешавшись, прибавил: — Да и боюсь я, Кхан, копытных этих, как представлю, что на спину такой тварюги забираться надо, так сразу дурно делается.

— Ну, смотри, воля твоя, если надумаешь — дай знать.

— Это уж будь покоен, государь. Не надумаю.

— Как хочешь. Прощай, Еху, — и скрылся в зарослях.

Старик обернулся к девушке, которая уже давно поднялась и отошла от костра, занесла шкуры в дом и теперь, стоя у порога, тоскливым взглядом посматривала вокруг.

— Ну, давай прощаться, что ли! — воскликнул старик. — Скучать ведь я по тебе буду, да и Бурый тоже. Ты уж, если окажешься в этих краях, приходи, навещай старика.

— Конечно, — ответила она, — я ведь тоже привыкла к тебе. Вот начну с Видольдом снова в степь выезжать, так сразу и зайду. Если, правда, ваш вождь опять меня не запрет где-нибудь.

— Не запрет. Ты, главное, глупостей больше не делай, и все тогда будет хорошо, — старик слабо улыбнулся и быстро закончил: — Но беги уже. Пора. Ни к чему Великого Кхана заставлять ждать. Прощай, Шейра.

Заставив себя не оборачиваться, хотя ей очень этого хотелось, девушка покинула поляну и ступила на тропку, по которой до нее ушел Элимер. Бурый порывался проводить свою подругу, но, удерживаемый властным окриком хозяина, остался на месте, грустно повиливая хвостом.

Шейра шла быстрым шагом. Если ничего нельзя изменить, то лучше не травить лишний раз душу, оттягивая неизбежное. Сейчас ничто не замедляло ее движений, ведь с собой ей, по сути, брать было нечего. Она оказалась здесь без ничего, так же и уходила, разве что прихватила из лесного дома незамысловатое оружие.

Элимера она догнала уже у самой опушки. Он чуть повернул голову, задержал взгляд на ее лице, словно пытаясь отыскать в нем что-то, но, не обнаружив ничего, кроме неприязни, продолжил путь. Девушка двинулась следом. Когда они дошли до привязанных лошадей, кхан кинул ей подбитый мехом шерстяной плащ, но почему-то не торопился садиться на коня.

— Шейра, — вымолвил он тихо, — я не хотел обидеть тебя. Но рядом с тобой я теряю разум.

— Тогда держись подальше, чтобы не терять, — огрызнулась айсадка.

Только когда они выехали в открытую степь, Шейра ощутила на себе, как злятся Духи Ветров. Бьющий в лицо, несущий пыль поток воздуха теребил плотную накидку, поднимал ее полы, касался тела холодным дыханием. Поэтому девушка почувствовала себя почти довольной, когда к полудню на горизонте замаячил Инзар. А совсем скоро она смогла спрятаться в знакомой комнате императорского замка, от которого уже успела отвыкнуть.