Алексей Пехов - Ткущие мрак [СИ c издательской обложкой]

Кирст ненавидел фихшейзцев, но теперь, после стольких боев, после кровавой битвы Ситоу, после леса Шершней, он уважал их. Мужи. Бойцы. Они дрались и проиграли. Стоило воздать им по заслугам, как воин воинам. А те, кто избавился от тумана Шестерых и принял Вэйрэна, теперь и вовсе с армией Горного герцогства.

Ириастцы по сравнению с прежними, уже побежденными, врагами — жалкие черви. Их не стоило уважать. Лишь пачкать мечи в южной крови.

Кирст был уверен — после того, как армии возьмут Лентр и Ириаста падет, настанет черед следующего герцогства. Треттини. Вэйрэн обещал отдать им весь мир, а треттинский герцог не заключит союз с владетелем. Он не прикажет разрушить храмы ложных богов. Слишком гордый народ живет в Рионе, слишком глупый, чтобы не бояться шауттов и тьмы, что несут отродья мрака.

Да. Гордый. Не то, что дарийцы и даворцы. Все же северяне всегда были умнее, практичнее и прозорливее, чем эти щеголи. А там, глядишь, и Варен подтянется, и Тараш с Кулией.

Как говорит командир Кирста, лейтенант второй роты полка «Снежных медведей» господин да Гренн: «Ни к чему спешка в войне. Мы пройдем все земли, с севера на юг, а потом с запада на восток. И те, кто не придет к Вэйрэну, вынудят нас прийти к ним».

Мудрые слова. Кирст был с ними совершенно согласен.

Победа будет за ними и синее пламя укажет им путь.

Сейчас он, с пятью своими братьями по роте, ехал к какой-то забытой всеми шауттами ферме, чтобы встретить там человека в зеленом плаще, не докучать вопросами, слушаться его приказов и со всем уважением (господин да Гренн так и сказал: «Со всем уважением!») доставить в расположение полка.

Кирст знал, что ранее в этом же направлении отправился один из летучих отрядов их армии, чтобы разведать местность, поэтому в первое мгновение не удивился, когда увидел на узкой дороге, проходящей через поле, троих людей.

Западное солнце било в глаза, и никто из его товарищей сразу не понял, что эта троица не имеет никакого отношения к «Синим воробьям». Пешие, и идут навстречу.

До них было еще довольно далеко, но сержант, ехавший чуть впереди Кирста, щурясь, сказал:

— Вооружены.

— И не наши. Ириастцы, — чернобровый Дакел скривился.

Не только Кирст презирал этих жалких трусов.

— Поймаем их? — спросил он у сержанта.

Тот молча отстегнул притороченный топор с длинной рукояткой, и Кирст понимающе ухмыльнулся. Вся эта голытьба, разбежавшаяся и не желавшая драться или же принять силу Вэйрэна в свою душу, достойна лишь того, чтобы ее хорошенько напугали.

Перед смертью.

Лошади послушно перешли с шага на рысь, и Кирст вытащил из ножен клинок.

Дорога была узкой, и атаковать, растянувшись в одну широкую цепь, было нельзя — по обочинам сплошные ямы от прошедших дождей, лошади повредят ноги. Так что все развлечение должно было достаться первой тройке — сержанту, Кирсту и Дакелу.

Трое других всадников держались позади.

К чести тех, кто оказался на пути «Белых медведей», они не побежали, и Кирст решил, что либо пешие застыли от страха, либо не понимали, что совсем скоро рысь перейдет в галоп. Он думал так до тех пор, пока самый крайний и самый мелкий не поднял что-то перед собой.

Кирст действовал на инстинкте, вскинул щит, и прилетевший болт вместо того, чтобы пронзить шею, ударил о край щита, изменил направление и пробил левую щеку. Наконечник разворотил зубы, повредил язык и, расколов нижнюю челюсть, вышел из правой щеки.

Солнце полыхнуло так, что Кирст, ничего не соображавший от боли, откинулся назад, одновременно натягивая поводья. Лошадь начала крутиться вокруг своей оси, а тем, кто скакал позади, пришлось резко остановиться, чтобы не врезаться в живую преграду.

Боль была чудовищная. Кирст ничего не видел, почти не соображал и даже не чувствовал вкуса собственной крови, наполнившей рот, стекающей с губ и затекающей в горло. Он попытался закричать, но лишь забулькал и застонал, заливая себя и конскую гриву алым.

Мату попал, довольно ловко выведя из игры первого всадника. Тот был то ли убит, то ли тяжело ранен. Он не удержался в седле, рухнул, его нога запуталась в стремени, но вышколенная лошадь послушно стояла на месте.

Задние всадники замешкались, а двое передних рванули в атаку.

— Правый! — гаркнул Дэйт, предупреждая товарищей, кого из врагов берет на себя.

Отшагнул и поднял бердыш, ловя на него сокрушительный удар кавалерийского топора, усиленный галопом пронесшейся мимо лошади. Руки заныли, а сам он пошатнулся и, поняв, что не может сохранить равновесие, упал на спину, но, благодаря собственной инерции, ловко перекувырнувшись через голову, вскочил.

Слева шел бой, звенело оружие, но Дэйт даже не посмотрел туда, понимал, что скоро налетят еще три противника, и тогда станет совсем не весело. А еще он молился, чтобы хоть кто-то в лесу заметил, что тут происходит, и вернулся помочь им.

— Вэйрэн! Вэйрэн! — заорал воин в белом плаще, вскинув руку с топором, прежде, чем вбить шпоры в лошадиные бока.

— Кивел да Монтаг! — дико проревел имя погибшего друга Дэйт, тараща глаза и отведя бердыш назад, готовясь к встрече, а затем, прокричал клич баталии: — Сильна единством!

Его рык испугал животное, заставил сбиться с темпа, отвернуть чуть в сторону, хоть немного подальше от огромного страшного бородатого двуногого. Воин, услышав клич панцирной пехоты своей страны, тоже замешкался и вместо того, чтобы обрушить удар, так и остался с занесенным над головой топором.

Дэйт шагнул прямо к нему, и бердыш, совершил в воздухе плавный полукруг, вылетая вперед, благодаря длине рукояти.

Широченное лезвие прорвало кольчужные кольца рукава, прошло плоть, кость и отсекло руку чуть выше локтя, заставив ее кувыркаться в воздухе и все еще сжимать топор. Всадник подавился воплем, унесся прочь, в поле, и Дэйт сразу же забыл о нем.

Прежде, чем налетела следующая троица, он проверил, как дела у Мильвио и Мату. Их противник лежал на земле, и невысокий арбалетчик, всем весом навалившись на рунку, приканчивал сбитого треттинцем белоплащника. Тот, не издавая ни звука, даже раненый, в ответ пытался дотянуться до Мату кинжалом.

Мильвио уже встречал оставшихся. Стоял, расставив ноги на ширине плеч и подняв меч над головой в странной, незнакомой Дэйту стойке.

Дэйт в три шага подошел к парню с кинжалом и опустил бердыш тому на голову, разваливая ее на две части.

— Проклятье! — тяжело дыша сказал Мату, буквально сползая с древка оружия, которое ему отдал треттинец. — Чуть меня не зацепил! Проклятье!

— Перезаряди арбалет! Живо!

Парень бросился туда, где уронил самострел, Дэйт же, оставив бердыш, вырвал рунку, застрявшую между ребер покойника и успел как раз в тот момент, когда лошади налетели на них.