Александр Бруссуев - Не от мира сего

— Конечно, давно, раз даже целые легенды слагаются, — засмеялся Илейко. Представить себя в руках плачущего богатыря он не мог. Слезы и богатырь — несовместимые вещи. Мать ему рассказывала про крещенье, но всякий раз иначе предыдущего. Теперь у него была еще одна версия, такая же правдоподобная, как и предыдущие. Сампса, конечно, человек авторитетный, но после сытного ужина и доброй фляжки вина память может преподнести самые разнообразные сюрпризы. Ему, вон — глаза по кустам мерещатся. А Зараза стоит, как ни в чем не бывало. Она бы взволновалась, будь что не так. Лошадь — животное благородное, она чувствует и хищников, и нечисть на версту в округе.

Он смотрел на захмелевшего силача и вспоминал слова, выстроенные в голове, после чудесного выздоровления: "Не ходи драться с Самсоном-богатырем — у него на голове семь власов ангельских". Сампса действительно был огромен, рожденный в деревеньке Сари-мяги, он, в отличие от Мики, не привязал себя ни к одному людскому поселению, будь то город, село или деревня. Его дом был везде, куда бы он ни пришел. А путешествовать ему доводилось изрядно.

Могучая сила Сампсы нашла применение в разрешении людских споров. Если он заинтересовывался в чьих-то обидах, то совершенно искренне считал, что обязан помочь. К нему обращались, одновременно, как к судье и исполнителю приговоров. Делом он занимался не спеша, но тщательно, не упуская никакой мелочи. Можно было быть уверенным, что вынесенный, в конце концов, его самоличный вердикт настолько близок к истине, насколько это действительно возможно.

Конечно, так не бывает, чтобы частное лицо имело не только свое мнение, но его и доказывало, при этом, никак не ущемив законные решения настоящих, светских, Судов. Поэтому государевы Судьи его истово ненавидели, впрочем, как и манипуляторы Новгородской Правды и иже с ней. Сампса вечно был вне Закона, за его голову всегда была назначена какая-то награда, что нисколько не мешало ему чувствовать себя спокойно, как в больших городах, так и в маленьких деревнях. Его авторитет у обычных людей был непререкаемый, поэтому его уважали и ему старались помочь все.

Неоднократно привлекаемый к публичному Суду за неуважение его решений, он оборачивал его в фарс, когда каждому присутствующему делалось совершенно ясно, кто виноват, а кто — нет. На него многажды раз покушались, его пытались подкараулить целые отряды наемных убийц, но всегда безуспешно — воинское искусство Сампсы было выше любых похвал.

Считалось, что секрет могущества и неуязвимости у него в волосах. Пока чужая рука не коснется ножницами его волос — он невосприимчив к насилию над собой. Так это или нет, никто не ведал, но сам богатырь старательно поддерживал подобные слухи. Его ухоженные волосы всегда привлекали внимание. Он это знал и этим пользовался.

Поступки врага, изучившего Сампсу, от этого делались вполне предсказуемыми. Он первым делом нацеливался вырвать клок волос с головы богатыря, тем самым несколько отвлекаясь от основной цели. Важно было уничтожить непокорного суоми, не важно, каким образом.

Сампса был суоми, что добавляло толику ненависти к нему, как со стороны тевтонов, так и слэйвинов. Отчего-то и одними, и вторыми считалось, что древность народа характеризуется его отсталостью и дикостью. Старинная культура ливонцев одинаково методично уничтожалась как теми, так и другими. Сампса в ответ пытался противостоять обоим агрессорам.

Его считали чуть ли не судебным приставом, к его слову прислушивались, его боялись и уважали. Когда-то в молодости на состязаниях в Дерпте, или, как его еще называли — Юрьеве, богатырь дальше всех бросил громадный камень, который, упав, погрузился в землю так, что никто больше не смог его вытащить, не применяя лопату. Так он и остался лежать, как реликвия и доказательство тому, что легендарный сын Калевалы не был изгоем и монстром, сокрушающим всех людей вокруг себя. С людьми он был человеком. Вон, даже камнями не гнушался бросаться.

Однажды в крепости Таллинна передрались между собой сторонники папского легата Балдуина и люди Ордена, не обязательно рыцари. Все тевтонские рыцари тогда сопровождали эзельского епископа Годфрида, так что в устроенной в стенах замка резне были не при делах. Ливам-то по большому счету было плевать, что там устраивают между собой господа интеллектуалы, но дело оборачивалось возможностью серьезных вооруженных действий, что, в конце концов, могло повлечь жертвы с их стороны — территория-то была ливонская. Поспешная эвакуация, если не сказать бегство, Годфрида было подозрительным.

Сампса об этом, конечно был ни сном, ни духом. На острове Пириссар, что в Чудском озере, он занимался какими-то своими делами: помогал родственникам или просто отдыхал, тягая рыбу в свое удовольствие. Он был еще не очень известен, поэтому мог позволить себе иной день расслабиться. Но не получилось на этот раз. В пролив между Пириссаром и другим островом, Лежницей, именуемый Малыми Воротами, вошли несколько лодей, побитых и дырявых донельзя. Отчаянно гребущие люди, оказавшиеся чудью, после того, как их плавсредства затонули у самого берега, поведали, что грядет избиение ливонцев, живущих поблизости от Плескова.

Былой тамошний князек, Владимир Мстиславович, всегда усердно вынашивающий планы сближения с немцами, вновь появился в городе. Несколько лет назад его изгоняли из стен, и он загадочным образом прибился к руководящему посту в Идумее. Ливы и латгалы, живущие там, поздно выяснили нечистоплотность благородного Владимира, когда казна их города изрядно оскудела. Тут же проведенная проверка выявила многочисленные факты злоупотребления положением, тевтонцы, чьи деньги, собственно говоря, и были разбазарены, сунулись ловить вора, но не тут-то было. В Таллинне началась разборка между немцами.

— Володя, где мои деньги? — спросил Годфрид, когда они встретились на берегу реки Желча. Могли бы, конечно, предваряя битву, встретиться и при Сауле. Итог был бы все равно одинаков.

— Сам дурак, — прокричал со своей стороны берега князь Владимир.

— Володенька! Я ж тебя руками на части порву, — сатанея, провыл епископ (слова из "Места встречи изменить нельзя", примечание автора).

Тут прискакала заподозрившая неладное вся армия тевтонских рыцарей числом восемнадцать человек. Эзельский епископ Годфрид сразу поскучнел, притворился, что просто на моционе и хотел, было, предложить меченосцам изловить подлого слэйвина, ковыряющегося в носу на том берегу. Рыцари, конечно, готовы были порубить в капусту хоть кого, но в кустах за предложенным для экзекуции человеком смутно угадывались еще люди в неизвестном количестве. Смысл связываться с противником сразу пропал, тевтоны загрузили брызжущего слюной попа на хромую кобылу и ускакали в Германию. Повезло: остались бы в замке — порезались бы.