Михаил Шабловский - От тёмного истока

И как-то очень быстро вспомнил я, что приказ предусматривал для меня только лишь разведывательную миссию: «установить местонахождение и происхождение…». И не более того. Так что уйти бы мне всё-таки… И всё будет хорошо. Подальше отсюда, дома. И всё кончится. И забудется. Как дурной сон…

Я уж совсем было опустил пистолет и сделал шаг назад. И вдруг случайно поймал взгляд удерживаемой мальчишкой девушки. Умоляюще так смотрела она на меня, умоляюще, но уже безо всякой надежды, как умирающий от смертельного ранения солдат смотрит на полевого хирурга, или заложник на расстреливающего его террориста, или как бездомная собачка на работника живодёрни.

Это такое чувство, знаете, словно внутри тебя внезапно что-то ломается или обрывается, и ты говоришь «нет», когда надо бы сказать «да», или наоборот. Такое странное чувство, как будто это кто-то другой, много лучше тебя — или хуже — заставляет говорить это. Недаром же имеется выражение «не своим голосом». Именно таким вот не своим, хриплым и скрипучим голосом я и сказал, стараясь внешне казаться спокойным:

— Ваня, отпусти эту тётеньку. Тогда я уйду. Отпусти её со мной.

— Нет!!! — завопил пацан и прижал голову девушки к себе. — Это ещё одна мама! Не отдам!

Я поднял пистолет и сказал как можно твёрже, хотя голос все равно дрожал:

— Оставь ее, Ваня. А не то мне придётся стрелять в тебя.

Тотчас же с одной из банкеток взлетел в воздух внушительных размеров охотничий нож и устремился к животу девушки. Я покрылся холодным потом, а бедняжка попросту потеряла сознание. Нож завис в паре сантиметров от цели и остался в таком положении, слегка подрагивая.

— Брось пистолет, дядя, — угрожающе сказал мальчишка. — А не то я сделаю её своей мамой прямо сейчас. Брось.

Я застыл, не зная, что предпринять. Вот сколько смотрел фильмов, где герои, оказываясь в подобных ситуациях, с блеском выходят из них, и заложников спасши, и злодеев покарав. Попав же в такой переплёт сам, я здорово растерялся. Кроме того, я вдруг понял, как вообще мне трудно будет выстрелить в ребёнка, пусть он вроде бы даже и не очень ребёнок… Единственный совет из милицейского практикума по спасению заложников вспомнил я — тянуть время.

— Э-э-э… Понимаешь, Ваня, если я не приведу эту тётеньку назад, сюда придут другие дяди… Они непременно заберут тебя. Тебе с ними не справиться…

Я не знал, что ещё сказать, но развязка наступила неожиданно: девушка пришла в себя и, видно, не осознав сразу, где находится, очень сильно трепыхнулась, так, что почти вырвалась из рук мальчишки. Он отвлёкся на секунду, отвел от меня свой взгляд, и тут я метнулся вперед и схватил нож за рукоятку левой рукой. Лицо пацана исказила жуткая гримаса, и меня потащило вперед, вслед за ножом. За мгновение до того, как ножу вонзиться в тело девушки, я сумел деволюмизироваться вместе с ним. Как-то я вывернулся в сторону и упал у стены. Сил на сохранение деволюмизированного состояния не было. Я стал плотным и почувствовал, как нож изворачивается в моей руке. Я понял, что через секунду он проткнет меня насквозь. Резко подняв руку с пистолетом, я надавил на спуск. Оружие сталинских офицеров, хоть и пролежало с полсотни лет в подвале, не подвело! Грохнул выстрел, и с одновременным всплеском в воду упали нож и тело мальчишки. Трупы всех девушек вокруг начали внезапно с ужасающей скоростью разлагаться, наполнив воздух страшным зловонием. Я вскочил, отодвинул задвижку двери, подхватил на руки несостоявшуюся «маму» и заковылял как мог быстро прочь оттуда, подальше от этого ужаса, дикого и сумасшедшего, невозможного и невероятного…

Вечером, когда я сидел перед батареей опустошённых пивных бутылок, тщетно пытаясь расслабиться и размышляя, а не пора ли уже перейти к абсенту, по телефону позвонил Сефирос. Отругав меня сперва за излишнюю самостоятельность, он сообщил, что руководство весьма всё же удовлетворено моим успехом, и что за проявленную самоотверженность в борьбе в паранормальным злом, мне объявляется благодарность с занесением в личное дело (так и сказал, стервец!). Не слишком сдерживаясь в выражениях, я объяснил ему, куда конкретно и каким образом они могут «занести» свою благодарность, и бросил трубку.

Терпеть не могу детей.

Никогда я не был большим любителем подниматься рано по утрам. Конечно, с одной стороны, это явное следствие того, что и завершаю я свой земной день обыкновенно весьма поздно — «сова» есть «сова». Тем не менее, с другой стороны, если постараться-таки лечь вечером пораньше, и даже если удастся быстро уснуть, что само по себе тоже, кстати, проблема, утром ничего не изменится — после звонка будильника организм решительно отказывается покидать пододеяльный уют, всячески неадекватно реагируя на неизбежное насильственное нарушение сего отказа.

Счастье ещё, что нынче вашему покорному слуге рано вставать приходится редко — зачем? Вся агентская служба в течение зимы-весны 20.. года сводилась к рутинным и простым заданиям: перевозка секретных документов (иногда потрясающей древности — да-да, вплоть до каменных табличек), постовая работа (прибыл в определённую точку пространства-времени, зафиксировал присутствие некоего паранормального явления, или отсутствие такового, в первом случае дождался оперативной группы, и в любом случае убыл восвояси), ну и так далее, и тому подобное, скучные будни рядового агента. Я уже начинал подумывать, что моё первое невероятное и жуткое приключение было чем-то вроде проверки, обряда инициации, или, напротив, результатом того, что я сам проявил излишнюю инициативу и служебное рвение — чай, не одну работу сменил, должен помнить, что на новом месте всегда так бывает — сперва помчишься с места в карьер, а после поосмотришься, пооботрёшься, видишь, что и поспокойнее можно работать, и дальше всё течёт своим чередом…

Да только Организация — это вам не кадровая служба, и не отдел безопасности бюро по трудоустройству. И довольно быстро мне об этом напомнили.

Вчера, 13 мая 20… года, когда я сидел себе спокойно и тренировал деволюмизацию, с переменным успехом пытаясь растворить в воздухе не только себя, подушку кресла, спинку кресла и подлокотники, но также ещё и кусочек пола, в мою потустороннюю усадьбу заявился Сефирос. Очень озабоченный, чего я не наблюдал с Нового Года, когда не сбылось очередное пророчество насчёт Конца Света. Почему-то руководство Организации и, в особенности, мой хвостатый куратор с величайшей серьёзностью относились ко всем этим дурацким предсказаниям, пророчествам и прорицаниям насчёт грядущего Армагеддона, и на каждую мало-мальски мелькающую в средствах массовой информации дату устраивало усиленный режим несения службы, рассылая до унылого неизменные указивки: «увеличить объём наблюдения за ментальным пространством… обеспечить присутствие в физической реальности не менее двух агентов на подотчётный регион одновременно… выходить на связь с руководством каждые четыре часа…». Увеличивали, обеспечивали, выходили, разумеется, ничего в эти даты экстраординарного не происходило, но зато потом Сефирос, и, по отзывам коллег, остальные директора пребывали в приподнятом настроении, и изволили даже шутки шутить, чего в обычное время за ними отродясь не замечали. На мои же прямые, как у всякого неофита, вопросы «на фига?!», Сефирос единожды лишь позволил себе туманно намекнуть, что это, мол, только нам, маловерам и непосвящённым, кажется, что ничего не происходит, а вот тем, кто имеет доступ к «высшим сферам», им-то видно, сколько ужасов и кошмаров угрожают человечеству в эти даты, и если только Организация ослабит контроль, то о-о-о… Так и выразился. Высшие сферы. По-моему, он мне заливал, как политрук стажёру. Ну и ладно.