Макс Фрай - Зеленый. Том 2 [litres]

На заправке залил полный бак, купил себе кофе и бутерброд с печеной сосиской, которая оказалась так же восхитительна, как почти тридцать лет назад. Может, это соседство хаоса влияет на вкус еды? Такого же рода эффект, как в кафе у Тониного двойника? И если так, вот отличная бизнес-идея: рестораны высокой кухни вдоль междугородних трасс. Даже жалко, что бизнесмен из меня еще хуже, чем повар. Но можно кому-нибудь толковому подсказать. Вот это будет веселье, сеть Ресторанов Хаоса посреди Пустынных земель, – думал Эдо, расхаживая по периметру площадки, чтобы размять ноги, и размахивая бутербродом, как Сайрус своей сигарой. И тоже чувствовал себя дирижером, который сейчас покажет всему миру сразу, как надо симфонию жизни играть. Но и сам понимал, что эта счастливая эйфория – не его настоящее настроение, а просто первое ласковое прикосновение хаоса. Вот уж кто действительно умеет соблазнять.

Дальше ехал с закрытыми окнами, смотрел строго вперед, на дорогу, не оглядывался по сторонам. Но все равно, конечно, боковым зрением видел, что едет по улицам Барселоны, где в этот раз так толком и не погулял. Раньше так не было, в смысле, сколько ездил автостопом по трассе, ничего подобного здесь не видел, хотя очень этого ждал, только что не молился, мечтал посмотреть на настоящие наваждения, о которых так много рассказывают опытные путешественники новичкам. Но тогда только изредка видел вдалеке от дороги какие-то буйные джунгли и крышесносные замки. Ну и голоса, конечно же, слышал, их все время от времени слышат, водители еще и поэтому так охотно берут попутчиков, чтобы неизбежные слуховые галлюцинации настоящими разговорами заглушать.

Сумерки сгущались стремительно, все-таки зимой очень рано темнеет. Тут ему, конечно, не повезло – в темноте всякий морок становится убедительней, так достоверно выглядит и звучит, что поневоле начинаешь высматривать дорожные знаки, словно и правда лавируешь по улицам незнакомого города: а здесь вообще можно проехать? Точно движение двустороннее? «Кирпич» не висит? Улицы Барселоны незаметно сменились кварталами какого-то совсем странного города-лабиринта, красивого, как в кино. Эдо не останавливался, даже не сбавлял скорость, чтобы получше их рассмотреть, но все равно видел, как мимо проплывают белые стены, плоские крыши, спиральные лестницы, уходящие ввысь, алые башни, зеркальные тротуары, сияющие витрины, буйные пригородные сады.

Думал: ну надо же, до какой степени я бродяга. Даже из хаоса вытаскиваю исключительно улицы каких-то прекрасных чужих городов. Вот бы они навсегда тут остались, и можно было однажды приехать, все увидеть, все обойти, посидеть во всех забегаловках; ладно, хотя бы в одной из них. Но исчезнут, конечно. Не настолько я крут, чтобы, просто проехав мимо, реальность навсегда изменить. Вот если остановиться, выйти и там прогуляться, тогда может быть что-нибудь и останется, хотя бы в виде постоянного миража, как в Лиловой пустыне… Ладно, ладно, сам знаю, что так не надо. Хаос есть хаос. Мне-то, скорее всего, понравится с ним играть. Но кто тогда, интересно, поедет на выставку Базелитца? И кто Марине машину вернет?

Мимо следующей заправки он проскочил со свистом, приняв ее за очередное наваждение; потом уже вспомнил, что заправки отличаются от наваждений лампами ярко-синего цвета, чуть более теплого, чем у Тониного Маяка. Почему-то хаос не умеет создавать иллюзию синего света. Или умеет, просто с ним как-то договорились? Твори, дорогой, что хочешь, кроме синего света. С кем угодно можно договориться, и с хаосом тоже наверняка.

Осознав, что заправка была настоящая, натурально застонал от досады. Бак еще почти полный, но зверски хотелось кофе и покурить. Не возвращаться же, – думал Эдо. – Ладно, заправки примерно каждые сто километров, до следующей не так уж долго терпеть… хотя, будем честны, очень долго. «Через сорок минут» сейчас почти равно «никогда». Помаявшись, решился на компромисс. Чуть-чуть приоткрыл окно и закурил.

Зря так сделал, потому что снаружи теперь доносилась музыка, причем не какая попало, а гипнотическая Цветина труба. И уносила его в такие сладкие дали, где до сих пор не бывал никогда. Но Эдо отлично держался – примерно полсигареты. А потом понял, что уже какое-то время едет, закрыв глаза. И это, конечно, совсем никуда не годилось. Перевернуться на междугородней трассе – это было бы дааа.

Ткнул горящей сигаретой в запястье, взвыл от боли, от нее же очнулся, на хрен закрыл окно и наконец-то сделал, как Сайрус советовал: достал из бардачка телефон. До сих пор не звонил, потому что хотел внезапно свалиться Тони на голову, устроить суперсюрприз. Но ладно, звонок с незнакомого элливальского номера тоже сойдет.

Набрал номер Тони Куртейна, радуясь, что помнит его наизусть. Считал гудки: первый, второй, четвертый, седьмой, десятый – да куда ж ты подевался, засранец? Неужели спать завалился? Быть такого не может, рано еще совсем! Наконец Тони взял трубку, и Эдо, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, как ни в чем не бывало спросил:

– Ты тогда в Элливале на ярмарке какое желание загадал?

Тони Куртейн сидит на самом верху, в крошечной комнатке; будь его Маяк настоящим, в смысле, обычным, там располагалась бы световая камера и был бы установлен фонарь. Фонарь, впрочем, и так установлен – пока только в Тонином воображении. Но что может быть важнее воображения смотрителя Маяка? На нем здесь все держится, начиная с самого Маяка, который раньше, при Тониных предшественниках, был обычным домом из темного кирпича, а теперь выглядит как самый настоящий высоченный, метров двадцать, не меньше, береговой маяк.

Иногда Тони Куртейн карабкается по крутой, почти бесконечной лестнице к невидимому фонарю – не потому, что с ним действительно надо как-то возиться, а чтобы этим поступком его существование дополнительно подтвердить. Чтобы фонарь, благодаря регулярным визитам смотрителя, сам поверил в себя. Когда говоришь это вслух, звучит, прямо скажем, не очень; Тони Куртейн и сам это понимает, поэтому не рассказывает никому.

Тони Куртейн слышит, как внизу звонит телефон. Думает: да что ж такое, опять я забыл сунуть его в карман! Думает: вот есть же на свете люди, которые умеют звонить настолько невовремя! Думает: это не служебный, а мой мобильный, значит, ничего не стряслось. Думает: кто бы ты ни был, придется тебе позвонить попозже, не буду я ради тебя вниз бежать. Последнюю мысль он додумывает, уже спускаясь по лестнице, причем перепрыгивая через ступеньки, бегом.

Оказавшись внизу, в гостиной, Тони Куртейн хватает телефон и видит, что звонят с незнакомого номера. Но все равно заранее ясно, кто это. Этот засранец вечно свой телефон на Другой Стороне забывает и звонит потом, откуда получится. Интересно, у кого он сегодня телефон отобрал?