Лилия Роджер - Инферняня [litres]

А еще я не ожидала, что Вивиан поедет. Она так долго ворчала по поводу неотполированных досок, отсутствия ремней безопасности и, вообще, крыши, что я удивилась, когда она решительно поднялась по приставленной Аланом деревянной лесенке и, поддерживаемая Томасом, неуклюже плюхнулась на диван Паолини.

Если вы спросите меня, как же проехать на Олимп, я вам отвечу: в облака и потом налево. Именно по такому маршруту мы и двигались.

Кони добрались до нужной высоты и помчались по облакам – ну, и мы за ними. Томас вцепился в шланг обеими руками, чтобы выровнять тележку, и тут же слетел на дно – да так и остался там сидеть, подскакивая и как будто паря в воздухе некоторое время. Мне казалось, мы не по воздуху мчимся, а по вскопанным грядкам.

После того, как Томас упал, я подвинулась к борту и теперь держалась за него. Но все равно тележка то резко подпрыгивала вверх, и я сползала с сиденья к Томасу, то проваливалась в какое-то небесное болото, и я превращалась в гимнастку – знаете, когда они держатся руками за перекладину, а ноги их выписывают кульбиты сами по себе.

А потом мы остановились. Мои уставшие руки выпустили борт, и я свалилась на то место, где до этого на полу сидел Томас, – но сейчас он, к счастью, распластался впереди на стенке, так что мы оба остались невредимы.

Я со стоном подняла голову, села. Спросила Томаса:

– Что случилось?

Кони, остановившиеся неподалеку, с шумом вентилятора махали крыльями, как будто бы хотели привлечь наше внимание, и мотали головами, словно указывая куда-то. В той стороне я увидела только туман. Вернее, как бы большой холм из тумана.

– Спасибо! – отлепившись от досок, крикнул лошадкам Томас.

Они сложили крылья и ринулись вниз, как стрелы. Я свесилась из тележки, чтобы посмотреть… И увидела и услышала Вивиан: она висела, из последних сил цепляясь за колесо тележки, и тихонько пищала:

– Помогите…

– Томас! – закричала я. – Скорее!

А сама схватила Вивиан за руку и потащила на себя – и вдруг почувствовала, что вываливаюсь из тележки… И улетели бы мы с Вивиан вниз вслед за лошадками, но совсем в другом стиле – в стиле летящего с небоскреба несчастного бизнесмена эпохи Великой Депрессии, – но тут кто-то схватил меня за талию и потянул обратно: Томас, конечно.

Он тянул меня, я – Вивиан, и наконец все мы свалились на дно тележки.

Я одергивала уехавший куда-то вбок длинный подол платья.

Вивиан плакала:

– И зачем только я поехала с вами? Вы безумцы!

– Куда кони полетели? – спросила я Томаса вместо того, чтобы отвечать ей.

– К поэтам. Чтобы вознести их на крыльях вдохновения, – улыбнулся Томас. – А мы прибыли.

Он легонько дернул за вожжи-шланг, и тележка, скрипнув колесами, двинулась в сторону туманного холма.

– Это гора Олимп? – с сомнением спросила я Томаса.

– Конечно нет, – ответил он.

– Ты вроде говорил, что они живут на горе Олимп, – сказала я.

– Да, – сказал Томас. – Так принято говорить. Вообще-то – НАД горой Олимп.

Мы не поднялись на холм, а проехали сквозь туман. И очутились на прекрасной зеленой равнине: текла река, белые дома – одно– и двухэтажные – были разбросаны там и сям, паслись коровки и овцы. Единственное, что выбивалось из этого пейзажа, – белоснежный, этажей в тысячу, небоскреб! Он стоял далеко, на другом краю села, но даже с такого расстояния выглядел ну очень высоким.

– Нам туда, – сказал Томас.

Здесь было светлее, чем внизу, на земле, – почти как днем.

– А разве уже не ночь? – удивилась я.

– Ночь, – ответил Томас. – Но на Олимпе не бывает ночи. Всегда день. Я читал, облака здесь как-то по-особенному отражают свет…

За холмами, далеко за небоскребом, похоже, только закатилось солнце. И небо над зданием отливало розовым.

Неожиданно перед нами неизвестно откуда появились двое дородных детин футов семи ростом, в доспехах каких-то несерьезно-нелепых: они сияли, как золотые, все были в разноцветных камешках и еще по низу и по рукавам украшены перьями. Ой, да это же вовсе не детины-мужчины! Это же тетки – в доспехах!

– Оры, – тихо произнес Томас.

Оры не рявкнули «Стоять!», или «Ваш пропуск!», или «Катитесь вон отсюда, мерзавцы!», они пропели оперным сопрано:

– Оставьте ваше транспортное средство здесь.

Томас кивнул, слез с тележки и помог спуститься нам.

– Мы пешком туда потащимся? – завопила Вивиан.

– Да, – только и ответил Томас.

И пошел вперед по направлению к домикам. Я направилась за ним. Каблуки вкапывались в землю при каждом шаге, я сняла туфли и взяла их в руки. Ух ты! Травка была мягкой-премягкой, а земля – будто прогретой солнцем.

Вивиан туфли не сняла, а потому тащилась позади, с трудом переставляя ноги.

– Почему нас даже не спросили, к кому мы, кто мы и все такое? – удивлялась я.

– А чего и кого им бояться? Они же боги, – сказал Томас.

– А налоговая? – предположила я.

– Думаешь, боги платят налоги? – сказал Томас.

– Ну… А что – не платят?

– А какому государству они, по-твоему, должны их платить?

– Не знаю. Какому захочется.

– Думаю, им не хочется, – сказал Томас.

– Значит, они несознательные, – сказала я.

– Еще какие несознательные, – вдруг отозвалась Вивиан.

– И потом, – сказал Томас. – Налоговой сюда никак не забраться.

Мы поравнялись с домиком, возле которого сушилось белье на веревке. Один конец веревки был привязан к опоре крыльца, другой – к покосившемуся столбику с большим табло из фанеры.

Сушились две простыни, две наволочки и штук сто носков. Причем все они были полосатые. А когда мы приблизились, то увидели, что все они еще и дырявые – да не просто, а прямо-таки изодраны в клочья!

– Хм, забавно, – сказал Томас. – И кто этот любитель дырявых полосатых носков?

На табличке аккуратно, с завитушками, было написано: «Кыш. Носки мои». И все. Даже без подписи.

– Это кентавр Хирон, – сказала Вивиан. – Старый идиот. Он натягивает носки на копыта.

– Да?! – поразилась я. (Теперь понятно, почему они такие рваные!) – Но зачем?

– Для красоты, – пренебрежительно пожала плечами Вивиан.

– А может, у него копыта мерзнут, – предположила я.

– Или скользят по мрамору, – улыбнулся Томас.

– И где здесь мрамор? – развела я руками, показывая, что вокруг травка-муравка – вполне даже подходящая для копыт поверхность.

– Там, – кратко сказал Томас, показав рукой на небоскреб.

Который, между прочим, не приблизился ни на метр. Сколько же до него топать?!

– Кто пустит лошадь в здание? – сказала я.

– Кентавры – не лошади, они полулюди-полулошади, – сообщил Томас.

– Все равно, – сказала я.

– А ходят они туда на работу, – сказал Томас.

Так вот почему вокруг ни души! Все на работе в этом небоскребе.