Дмитрий Данилов - На пороге [сборник litres]

– Ну че нам с тобой делать, а, экстрасенс эдакий? – спросил у Чёрного седой, когда за адвокатом закрылась дверь.

Чёрный молчал, всё пытаясь выбросить лицо Ланы из головы и вспоминая, как он здесь оказался.

Седой сжал губы, оглядел его с сомнением:

– Если б не эти твои предполагаемые способности, сдал бы я тебя губернатору в лапы, чтоб он тебя на куски разобрал. Говорят, любит он это дело… Но если ты меня довольно быстро чем-нибудь не порадуешь, я так и сделаю. Можно начать с чего-нибудь простого. Например, какое число я сейчас назову?..

Чёрный уже почти привык к своему телу. С обстановкой дело обстояло сложнее. Он чувствовал, что в его последнем приступе отчуждённости было нечто особое. Обстановка была не просто чужой, она была такой, которая никак не хотела срастаться с его подсознанием. Он не очнулся. Не проснулся. Он просто обнаружил себя здесь в полном сознании. Обычно его память в конце концов подстраивалась под чужой мир, связывала его с прошлым. Словно её обновляли вместе с самим миром. В этот же раз память бунтовала и категорически отказывалась подтверждать достоверность окружающего. Как он вдруг мог оказаться в этом кабинете? Кто был этот человек с волчьей сединой? Куда делся Родик? И почему Лана обвиняет его в насилии?

Задумавшись так, Чёрный совсем пропустил мимо ушей заданный ему вопрос. На лице у седого едва заметно обозначились жевательные мышцы.

– Не хочешь, значит, так? – неспешно произнёс он, слегка скашивая набок челюсть. – Ну дело твоё. Передадим тебя обычным ментам-полицаям, считай, губернатору, с обвинением этим самым, нехорошим. Но маленько проверим сперва, конечно. Без насилия, ты не волнуйся. Это стажёр тебе по лицу заехал, но он-то дуралей ещё тот. Есть другие методы, современные.

– Я не помню, как я здесь оказался, – сказал Чёрный, медленно покачав головой. – Я бы рад во всём сознаться, но не знаю в чём.

Волчьи челюсти сжались, глаза блеснули:

– Вспомнишь. Тебе помогут. Специалист-химик наш вернётся завтра и займётся тобой.

– Ну и чего ты там тормозила? – Фёдоров смерил её недовольным взглядом.

– Я думала, – тихо ответила Лана, отвернувшись к окну.

– О чём?! За тебя уже подумали и решили, тебе нужно было только отвечать по смыслу. – Он вспылил. У него вызывало раздражение одно только допущение, что его девушка может иметь собственное мнение.

– О том, что это неправильно, – ответила она едва слышно, прислонившись головой к стеклу, холод которого показался ей ласковым.

Вряд ли что-либо могло вызвать более бурную реакцию Фёдорова. Эта курица смела отвечать! Разговаривать не о цвете новой плитки в ванной или каком-нибудь фасоне от-кутюр, а на чуть более серьёзные темы. Вообще, лезть не в своё дело!

– Неправильно?! Так ты чего, – он поправил очки, – будешь меня теперь учить: что правильно, а что неправильно?! Ты смотри, какая правильная нашлась! Может, свои деньги тогда будешь на шмотки тратить? И в салонах красоты спускать по три сотни баксов в день? Ишь, праведница – бомжей мне за мои же деньги будет выгораживать! Я за её честь тут весь город на уши поднял! Тормози!.. – повернулся Фёдоров к водителю. – Мать Тереза наша благая дальше пешком пойдёт, чтоб в одной машине с неправедными не находиться.

Сцена вызвала радостное оживление у прохожих: из резко затормозившей дорогой машины на мокрый тротуар выпала хорошо одетая девушка. Длинный тонкий каблучок на одной из её блестящих туфель подломился.

– Так и надо таким. Ишь, разоделась, – с готовностью прокомментировала происшествие необхватного размера женщина в шерстяном платке. Кудлатая собачка у неё на поводке на секунду перестала трястись от холода и подняла морду на хозяйку. Затем, очевидно, решив, что разрешение получено, отрывисто тявкнула в сторону девушки, поднимавшейся с асфальта.

– Ниче, другого подцепит, долго ли дело. Жить-то на что-то ей надо, – кивнул небритый мужичок в ватнике, державший за руль облезлый велосипед с соскочившей цепью. Цигарка, залипшая в углу его рта, потухла, и он занялся её разжиганием.

Ссохшаяся от старости бабушка с покупками в затёртом пластиковом пакете остановилась совсем рядом с Ланой и, опершись на палку, внимательно её рассматривала. Лана, собиравшая в сумочку вывалившиеся ключи, мелочь и косметику, подняла глаза, спокойно встретив пристальный взгляд.

Старушка пожевала сморщенными губами и с усталостью возраста в голосе произнесла:

– Видать, не по тебе такая жизнь, милая. Иди домой. Мать тебя встретит – всё равно родную, какая б ты ни была…

Старушка застучала палкой дальше. В глазах у Ланы, сдерживавшейся до сих пор, выступили крупные слёзы.

Поездка общественным транспортом через весь город заняла час. Бегом Лана взлетела на пятый этаж. В маленькой квартирке, в которую она вошла, было тепло и уютно. Толстый рыжий кот на банкетке у входа лениво приоткрыл блеснувшие зелёным глаза. Узнав, мурлыкнул и снова уткнул морду в густую шерсть.

– Мама?.. – негромко позвала Лана, на цыпочках входя в спальню.

Мать не спала. Одеяла пошевелились, и она выпростала худую руку:

– Доченька… А я сиделку отпустила сегодня пораньше. Она и так старается… Ты знаешь, она мне про сына опять рассказывала…

Лана устроилась рядом на стуле, прижала её руку, пахнущую лекарствами, к своей щеке и просто слушала материнское воркование. Такое успокаивающее, приятное. Потом, будто вспомнив, спросила:

– Врач был?..

– Ой, да был… Укол сделал, сразу лучше стало. Сказал, уже совсем скоро начну поправляться. Тебе новый рецепт для меня оставил – там на столике в конверте… Доченька, я думаю, не нужно ничего больше покупать, мне ведь и так уже лучше…

– Хорошо, мам. – Лана поднялась, достала сложенный лист из конверта. – Я только посмотрю.

Разумеется, это был не рецепт, а счёт за неделю на 1000 у. е. и результаты последних лабораторных тестов. В конце, как она и просила, врач от руки пометил «2–3 мес.». Лана отвернулась, будто чтобы положить конверт на место, украдкой вытерла глаза.

– Ну, как у тебя дела? – оживилась мать. – Как твоё агентство мод?

– Всё хорошо, мам. – Лана кивнула.

– Ты грустная сегодня, – заметила мать, приподнимаясь на подушках. – А я-то тут заболталась. С начальством нелады? Скажи что?..

– Устала немножко, – она поправила волосы. – Только и всего.

Мать улыбнулась. Лана любила её ещё сильнее за эту улыбку – само понимание и доброта.

– Ты же знаешь, вовсе не нужно мне рассказывать всё. Но, быть может, тебе станет легче, если ты расскажешь что-то.

Лана прикусила губу, наклонила голову, подумала:

– Человека хорошего обидела, мам. Он из-за меня в очень плохом положении оказался.

Мать вгляделась в её лицо, потянулась поправить выбившуюся прядь, но боль остановила её на полпути. Она закашлялась, мягко отстранила руки дочери, сама выпрямилась, опираясь спиной на подушки. Когда она заговорила, голос матери был едва слышен, словно дуновение ветерка.