Рошани Чокши - Серебряные змеи [litres]

Руслан недоуменно заморгал.

– Призраки?

– Истории… о призраках, которых видели в этом районе? – уточнил Энрике, но Руслан все еще не понимал, о чем идет речь. – Гип… в смысле патриарх Гипнос… мне об этом рассказал. Местные жители были так напуганы, что Дом Даждьбог даже приезжал сюда с расследованием, но они так ничего и не нашли.

– Ах, да, – сказал Руслан, качая головой. – Если это действительно те самые жертвы убийств – я рад, что теперь их можно будет похоронить по всем традициям. Но как это относится к сокровищам Падшего Дома?

У Энрике были свои догадки, но, возможно, они были глупыми. Он уже собирался сказать это вслух, но вдруг заметил, как на него смотрит Руслан. Глаза патриарха были широко раскрыты от волнения. Тристан был точно таким же: он всегда был рад послушать Энрике, даже если понятия не имел, о чем идет речь. Ощущение собственной значимости и нужности подействовало на него опьяняюще. Впервые за долгое время Энрике ощутил, что кто-то видит и слышит его.

В воздухе появилась мнемопроекция. Он не хотел сразу переходить к изображению девушек. Ему нужно было хорошенько обдумать все произошедшее, прежде чем делать вывод, который мог бы изменить их подход к содержимому ледяного грота. Вместо этого Энрике воспроизвел пару картинок, которые он нашел в разных источниках во время своего исследования. На одной из них был изображен японский замок Мацуэ. Затем последовало изображение моста, еще одного храма и, наконец, страница, вырванная из средневековой книги с легендами об Артуре, с нарисованной башней. Под ее основанием был изображен разъяренный красно-белый дракон.

– У всех этих зданий есть одна общая черта, – сказал Энрике. – Жертвоприношение, заложенное в фундамент. В Японии эту практику называли хитобасира – акт человеческого жертвоприношения, совершенного ради постройки таких сооружений, как храмы или мосты. Здесь, в районе гор, древние скифы и монголы строили курганы, где хоронили воинов со всем их богатством, а иногда даже со слугами и охраной. Предполагалось, что духи принесенных в жертву будут играть роль вечных стражников.

Произнося эти слова, он видел, как все эти истории вспыхивают перед его глазами яркими картинками. Он видел, как они соединяются с девушками из ледяного грота и их искривленными ртами. Он видел их боль и страх, пропитанные снегом, кровью, металлом и холодом.

– То, как расположены эти девушки… это похоже на ритуальное жертвоприношение, хотя нам понадобятся более конкретные доказательства, чтобы я мог в этом разобраться, – сказал Энрике.

– То есть их присутствие может служить доказательством того, что в этой комнате есть сокровища? Что там есть нечто, нуждающееся в охране?

Энрике нерешительно кивнул, а затем перевел мнеможучок на последнее изображение, где ряд мертвых девушек находился прямо над тремя щитами. Символы, расположенные вокруг их ртов, могли оказаться ключом к разгадке.

– Боже милостивый, – выдохнул Руслан, и глаза его расширились от ужаса.

Энрике уставился на изображение, и сердце его сжалось. Он быстро перекрестился. К сожалению – или к счастью – он не был похож на Северина или Зофью, которые могли отделить человеческую историю от охоты за сокровищами. Энрике видел только истории: оборванные жизни, порушенные мечты, разбитые семьи. Сколько девушек пропало двадцать лет назад? Сколько людей осталось недоумевать, куда же они подевались? И все это время они были здесь, но никто не мог их найти.

Возле посиневших губ на пятнистой коже девушек виднелись ужасные порезы и колотые раны, которые складывались в жуткий и безошибочный шифр:

– Эти девушки – ключ к сокровищу.

Три дня до Зимнего Конклава…

Зося,

ты помнишь мамин куриный суп, в который она добавляла яичные желтки? Ты называла его «солнечным супом». Как бы мне хотелось поесть его прямо сейчас.

Не хочу зря тебя волновать, но мой кашель вернулся, и, хотя сейчас я снова чувствую слабость, я знаю, что все будет хорошо. Юноша, который доставляет мои лекарства, передал мне цветок. Он такой красивый, Зося. Настолько красивый, что я не против целыми днями лежать в кровати, если из-за этого он придет меня навестить. Его зовут Исаак…

ОСТАВШИСЬ В ГРОТЕ ОДНА, Зофья решила проверить свою теорию.

– Семьдесят один, семьдесят два, семьдесят три, – бормотала она, вслух пересчитывая зубы левиафана.

Последние три дня Зофья следила за каждым движением в ледяном гроте. Каждый день, в полдень, луна на потолке становилась полной, механическое существо тут же выныривало из-под воды, опускало голову на лед и открывало пасть. В течение шестидесяти минут оно оставалось неподвижным, прежде чем снова соскользнуть в воду.

Зофья находила присутствие левиафана успокаивающим. Машина никогда не отклонялась от своего графика. Он не был живым, но тихое жужжание его металлических шестеренок напоминало ей кошачье урчание.

Наблюдения Зофьи подтвердили, что левиафан следовал определенной схеме и грот был безопасен для исследования. Наконец члены Ордена убрали со стен мертвых девушек, заменив их мнемопроекцией, которая показывала их первоначальное положение и символы, вырезанные на их коже. Лайла не следила за этим процессом, но Зофья знала, что сейчас она находится с телами девушек.

От этой мысли у нее скрутило живот, и она снова вспомнила, что Лайла может умереть. Зофья не могла этого допустить, и все же она не знала, что делать. В последнее время она начала подозревать, что у нее гораздо больше общего с механическим левиафаном, чем с кем-либо в Спящем Чертоге. Она понимала, что значит быть беспомощной, следуя одной и той же рутине, идя по одному и тому же пути. Так было и в ту ночь, когда умер Тристан. Тогда она заперлась в своей лаборатории и начала пересчитывать все предметы, которые не смогли его спасти. То же самое было с Хелой, когда она вернулась в Польшу только затем, чтобы сидеть у кровати задыхающейся сестры, не в состоянии хоть чем-то помочь.

С Лайлой все будет иначе.

Зофья протянула руку и ухватилась за один из клыков левиафана, сделав шаг в его огромную пасть. Воды Байкала лизали ее лодыжки. Поверхность под ее подошвами была ровной и бороздчатой.

Она оторвала от пальто Сотворенную пуговицу, которая вытянулась в маленький незажженный факел. Она мысленно приказала ему загореться, и на конце факела вспыхнуло пламя. Зофья осторожно заглянула в горло металлического существа. Перед ней открылось плоское пространство, за которым шел крутой спуск, снова сменяющийся плоской ступенью… как лестница. Над ней, прямо на небе левиафана, тянулись глубокие борозды в виде странных обозначений, четко выгравированных на металле: