Рошани Чокши - Серебряные змеи [litres]

Ева потерла виски.

– Что вообще означают эти слова?

– Зная Зофью, я просто уверен, что все это нам пригодится, – сказал Энрике.

Он тепло улыбнулся. Зофья разглядывала его лицо: брови сдвинуты, уголки рта приподняты. Выражение жалости. Энрике жалел ее, а Ева даже не слушала, что она говорит. Щеки Зофьи вспыхнули, и она направилась к третьей двери. Энрике остался у портала, чтобы нарисовать символ в одной из своих записных книжек.

– И все же это не объясняет, почему ее имя вырезано внутри колодца, – сказала Ева. – И кто видел, как она упала?

– Понятия не имею, – вздохнул Энрике.

– Может, третья дверь расскажет нам больше, – сказала Ева.

Энрике издал тихий всхлипывающий звук и встал позади Евы. Секунду спустя он, казалось, передумал и вместо этого встал за спиной Зофьи. Закатив глаза, рыжеволосая девушка прижала окровавленную ладонь к металлическому щиту. Дверь портала со скрипом распахнулась, и Ева тут же отпрыгнула назад. Энрике испуганно вскрикнул.

– Что там? – спросила Зофья.

Ева повернулась к ней, широко распахнув свои зеленые глаза.

– Здесь… что-то написано.

Энрике не двигался.

– Возможно, это какая-то метафора…

– Ты закричал из-за надписи? – удивилась Зофья.

– В зависимости от контекста, некоторые надписи могут показаться чрезвычайно пугающими, – сказал Энрике. – И я не кричал. Я просто громко выдохнул, – он схватился за грудь и сердито посмотрел на нее. – Это совсем другое дело.

Зофья заглянула в третий портал и увидела слова, написанные светящимися чернилами:

ИГРА БОЖЕСТВЕННОГО ИНСТРУМЕНТА

ПРИЗОВЕТ РАЗРУШЕНИЕ

Северин знал, что находка должна сделать его счастливым, но никак не мог вспомнить, что такое счастье. Его мозг все время цеплялся за одно воспоминание, как шелковый шарф, запутавшийся в ветвях. Они впятером заполучили дорогое яйцо Фаберже, продажа которого могла поддержать древнюю индонезийскую компанию золотого Творения в борьбе с голландскими деловыми интересами. Это был день рождения Зофьи, хотя, казалось, об этом знала только Лайла. В качестве сюрприза она спрятала торт в форме куриного яйца внутри их экипажа, подготовленного для побега. Прежде чем Энрике успел заговорить о мифологическом значении яиц, Тристан громко спросил:

– Что было первым, курица или яйцо?

Зофья ответила первая:

– С научной точки зрения – петух.

На мгновение все замолчали, а потом так громко расхохотались, что Северин нечаянно толкнул торт локтем, и весь ярко-желтый лимонный творог, который Лайла сделала похожим на желток, оказался на брюках Энрике, что только усилило их смех…

– Прекрати, – прошипел Северин своему отражению, пресекая поток воспоминаний.

Он прислонился к туалетному столику в своей спальне, пытаясь восстановить дыхание. Руслан и матриарх решили устроить официальный ужин, а это означало, что прежде чем войти в пасть левиафана, сперва ему предстоит пережить этот длинный вечер.

Конечно, его будет сопровождать Лайла, но он не видел ее с тех пор, как Энрике, Ева и Зофья бросились показывать им надпись на стене…

ИГРА БОЖЕСТВЕННОГО ИНСТРУМЕНТА

ПРИЗОВЕТ РАЗРУШЕНИЕ

Это не объясняло тайну колодца, но он и не искал ответов на все загадки… эта надпись казалась ему гарантией того, что он движется в правильном направлении. Разрушение … неопределенные слова с масштабными последствиями. Ему это нравилось. Это означало, что Божественная Лирика обладала невероятной силой, как он и надеялся. Силой, способной исправить все ошибки.

– Северин, – раздался голос у двери. Он резко выпрямился.

Волосы у него на затылке встали дыбом. Самой странной из всех вещей, которые его раздражали, было его собственное имя. В прошлом Лайла называла его Маджнун . Он так и не понял, почему она выбрала именно это имя, а теперь оно уже не имело значения.

Когда Лайла вошла в комнату, он увидел ее в зеркале, словно в сказке, где герой подкрадывается к чудовищу, лишь мельком поглядывая на ее отражение, чтобы она не превратила его сердце в камень. Только сейчас все было наоборот. Теперь чудовище смотрело на девушку сквозь зеркало, чтобы она не обратила его камень в сердце.

В отражении он увидел, что Лайла была одета в дымчатое платье. Серый шелк был Сотворен таким образом, что его края словно растворялись в воздухе. Подвижная ткань казалась абсолютно живой: она на мгновение открывала уголок плеча, затем прятала его под серыми перьями, а вырез на груди становился шире, прежде чем превратиться в высокий воротник, расшитый серебряными жемчужинами. Под воротником сверкало бриллиантовое колье.

Каждый раз, когда Лайла подкрадывалась к нему, он словно видел ее в первый раз. Два года назад она прибыла в Эдем с труппой танцовщиц и предотвратила покушение на его жизнь. В то время он едва ли обратил внимание на ее откровенный наряд. У Северина было своеобразное представление о красоте, но в ней его поразило что-то совершенно другое. Ему потребовалось несколько минут, прежде чем он смог определить, что именно. Доброта. Доброта Лайлы щедро одаривала окружающих теплом – как непрошеное сокровище, – и это совершенно ошеломило его, как если бы он был нищим, которого внезапно озолотил проезжающий мимо король.

– Похоже, в вас кроется гораздо больше, чем кажется на первый взгляд, – сказал он.

Лайла подняла бровь и указала на свой наряд.

– А по-моему, все на виду.

Это был первый раз, когда она заставила его рассмеяться.

Теперь он смотрел на нее в зеркало, на ее красивое платье и сияющую кожу. Ее доброта истощилась до последней капли, и не осталось ничего, кроме твердой, настороженной оболочки.

– Завтра ты получишь то, что хочешь, – сказал он, не глядя ей в глаза.

Как и я .

Падший Дом не мог прочесть свое сокровище, но у них не было Лайлы. Конечно, Лайла была не из тех, кто стал бы задумываться о том, что именно она несет в себе родословную Забытых Муз. Но если кто и мог прочесть эту книгу, то только она. Как удобно, что она была нужна ему так же, как и он ей, хотя и не в том смысле, что он когда-то себе воображал. Северин мог бы назвать это «судьбой», вот только он в нее не верил.

– Надеюсь, все твои надежды будут оправданы, – сказал он.

– А твои? – спросила она. – Твои надежды будут оправданы, Северин? – она опять обратилась к нему по имени, которое едва ли можно было назвать его собственным.

– И даже более того, – сказал он, улыбаясь про себя. – Можно даже сказать, что я перерожусь.

ВО ВРЕМЯ ИХ ПЕРВОЙ ПРОГУЛКИпо Спящему Чертогу единственным местом, которое ускользнуло от их внимания, была столовая. Чтобы найти ее, потребовалось немало усилий слуг Дома Ко́ры и Дома Никс. Вход располагался не за дверью, а за огромным балконным окном на втором этаже, которое выходило прямо на темный, зубчатый пояс гор. Перед окном сидел ледяной павлин, и его полупрозрачные перья веером закрывали вход. Увидев их, он сложил перья и печально заворковал.