Макс Фрай - Зеленый. Том 1

Со своими рекордами Эдо носился, как с писаной торбой – отмечал, записывал и безбожно хвастался всем вокруг. Потому что оптимизм в этом смысле хуже новорожденного котенка: сдохнет, если непрерывно его не кормить.

Вот и сейчас первым делом посмотрел на часы – до нового рекорда осталось всего две минуты, но кому от этого легче; ладно, будем считать, что мне – и поднес руки к лампе:

– Видите, я пока вообще не прозрачный. Давайте мы еще хотя бы полчаса посидим.

Юстас задумался, и это был натурально прорыв, новый этап отношений с конвоем, прежде у неумолимого Юстаса на любые аргументы был один ответ: «Так нельзя, извините, мне очень жаль». Но беда пришла, откуда не ждали. Тони вдруг что-то не то примерещилось, и он подскочил:

– Слушай, по-моему, ты уже начинаешь просвечивать. Ну его к черту, не надо нам этого счастья. Пошли, я вас провожу. По дороге будем бухать в подворотнях под надзором полиции, если Юстас не возражает. – И зыркнул на Юстаса с выражением: «Я тебе возражу!»

На улице Эдо и сам заметил, что сквозь пальцы стал виден фонарный свет. И по телу разлилась такая приятная истома, еще ненастоящая усталость, больше похоже на лень. В общем, все симптомы налицо. Ладно, я здесь уже восемь часов четыре минуты. Все равно есть рекорд.

О пьянстве в подворотнях после этого, разумеется, речи быть не могло. Эти двое его натурально волоком волокли. Хотя непонятно, зачем так спешить. За пару часов совершенно точно ничего фатального не случится, превращение в незваную тень – неторопливый и, будем честны, чертовски приятный процесс. Но Юстас был непреклонен; оно и понятно, человек на работе, ему, если что, Кара голову оторвет. А Тони был еще более непреклонен, что, в общем, тоже понятно. То есть прекрасно он все понимал и был благодарен им за опеку; на самом деле это до ужаса трогательно, совершенно невозможно привыкнуть к тому, что тебя так старательно берегут. Но все равно, конечно, потрепал нервы обоим, то и дело демонстративно замедляя шаг. Как будто по-детски доказывал свою независимость – что хочу, то и делаю, ни хрена не боюсь! Собственно, почему «как будто», он же и правда доказывал. Просто не своим спутникам, а дому, милому дому, будь он трижды неладен. Не хочешь меня признавать, принимать обратно, а я все равно – вот он, тут!

Тони это, естественно, понимал, поэтому даже не прикидывался сердитым. Смотрел так сочувственно, хоть в драку с ним лезь. Проводил их до Юстасова любимого проходного двора, откуда на Другую Сторону можно попасть буквально за двадцать шагов, сказал:

– Завтра вечером я совершенно свободен. Если сможешь, давай, приходи.

А Юстас, неумолимый смерть-человек, который прежде всегда вежливо держал дистанцию и подчеркнуто не совался в его дела, вдруг предложил:

– Если хотите, я завтра сам за вами зайду, чтобы провести с Другой Стороны. Мне несложно и не займет много времени. Только скажите заранее, в котором часу.

Это был натурально контрольный выстрел, или даже контрольный осиновый кол, заколоченный прямо в сердце. Как, скажите на милость, сохранять стойкость в мире, который одновременно так суров и так бесконечно добр.

Поэтому, оказавшись на Другой Стороне, совершенно расклеился – у него это так называлось. Шел, не видя куда, улыбался, как полный придурок, чуть не плакал от злости, думал: «какое же счастье» и по-хамски грозил кулаком небесам, благо никто не видел. Юстас обычно выводит на пустынную набережную, где по вечерам никто не гуляет, только изредка пробегает какой-нибудь малахольный ночной спортсмен.

Идти домой в таком состоянии было сущим безумием – что там делать? На стены лезть? Идеально, конечно, было бы закончить вечер в кафе у Тониного двойника. Это даже логично: если с оригиналом надраться не получилось, используй запасной экземпляр. Но сам он к Тони в кафе попасть не мог, как ни старался. Ну, то есть на самом деле не особо-то и старался, сунулся туда пару раз, поцеловал заколоченную дверь и забил. Решил, хватит с меня разочарований. Если припечет снова получить мистический опыт, мелконарезанный, в соусе, хорошо пропеченный, настоянный на душистых весенних травах, добавленный в суп, можно просто позвонить Каре. Или ее подружке Эве. Или Люси. У них разговор короткий: возьмут за руку и отведут, куда надо. С такими девчонками не пропадешь.

Но сейчас никому звонить не хотелось. Хрен его знает почему. Хотя на самом деле, конечно, понятно. Просто осточертело уже быть беспомощным, постоянно кого-то о чем-то просить. Сколько ни говорил себе и другим: «Весь мир меня теперь бессовестно балует, и это приятно», – сам понимал, что первое – правда, а второе – все-таки нет. Ни хрена. Приятно – это когда можешь все сам. «Я так привык, – думал Эдо, поднимаясь с набережной на мост. – Поздно мне уже переучиваться. Да и не факт, что надо. Совсем не факт».

Холодно было зверски, как будто не сентябрь заканчивается, а уже начался ноябрь. Но, по крайней мере, дождь, моросивший с утра, перестал. И на том спасибо. Когда бредешь по городу поздним вечером и не знаешь, куда приткнуться, великое утешение оставаться при этом сухим.

В любой непонятной ситуации сперва выпей кофе, а потом уже с новыми силами не понимай – это простое правило выручало его всю жизнь. Хорошо, что в городе Вильнюсе есть улица имени города Вильнюса [14] Улица Vilniaus, то есть Вильнюсская имеется в виду. , а там – кофейня, которая работает аж до самой полуночи. Это они молодцы.

До полуночи оставалось всего полчаса, но до кофейни от набережной быстрым шагом можно добраться минут за десять. Он и пошел, потому что кофе – правда дело хорошее. И, кстати, разнообразных баров на той же улице Вильняус – завались. Можно будет потом накатить там для храбрости, вернее, для наглости. И отправиться-таки к Тони. А если в том дворе опять никакого кафе не окажется, то… ну, даже не знаю. Смотря, сколько к тому моменту успею выпить. Может даже и дверь эту их дурацкую заколоченную в щепки разнести.

На самом деле Эдо особо никогда не буянил. Даже в школьные годы дрался редко и только с теми, кого по какой-то причине боялся – им и себе назло. И, уж тем более, отродясь ничего не разносил в щепки. Он любил строить, а не ломать. Но думать, что, в принципе, это возможно, храбрости ему точно хватит, и отчаяния хватит, и дури, очень любил. Это всегда поднимало ему настроение и придавало сил. Ну и поскольку было правдой – действительно же готов! – обычно меняло в его пользу любой неудачный расклад. Реальность гораздо охотней идет навстречу, когда ты – угроза. Угрозу лучше учитывать. И уважать.

Но пока угроза из него была очень так себе, это Эдо и сам понимал. Слишком все-таки лирическое настроение. Как себя ни накручивай, а все равно же – счастливый дурак. И дома был счастлив все восемь часов без остатка, и здесь, на Другой Стороне, где всех наших сразу лютой тоской накрывает, да и местные, говорят, подолгу тоскуют и маются, вернувшись от нас домой. «А на меня, – думал Эдо, – Другая Сторона действует, как на юного Шарского демона, о которых Кара рассказывала. Приключение началось, ура! Может, я на самом деле и есть Шарский демон? А настоящего Эдо Ланга я, например, сожрал с потрохами, с именем, биографией и судьбой, то-то до сих пор помню так мало – просто профессор пока еще не усвоился. Например, у меня демонически медленный метаболизм. Правда, Шарские демоны не людоеды. Но я вполне могу быть первым, кто покусился на человечину. Пассионарием. Нонконформистом. Все-таки я – это я».