Макс Фрай - Зеленый. Том 1

– Это же не в твоем городе происходит, – очень тихо говорит кто-то, и на мое плечо опускается чья-то рука.

Непростая рука, это я даже сейчас, дураком-человеком, сквозь пелену бессильного гнева и боли способен почувствовать. И, кажется, незнакомая. То есть это не Нёхиси. И совершенно точно не Стефан. Ай, ладно, плевать.

– Плевать, в каком городе, – отвечаю неизвестно кому. – Не в моем, значит, в соседнем, даже если он на другом материке. Для меня все города – соседние. Это мой мир. Я тут живу. И такого здесь быть не должно. Оно не имеет права. А если почему-то имеет, значит, здесь не должно быть меня. Я не согласен с этой дрянью мирно сосуществовать.

Говорю, а сам чувствую, что боль отпускает. Еще есть, но словно бы в сторону на шаг отошла, и стало вполне терпимо. И это, с одной стороны, отличная новость. А с другой, совершенно ужасная. Никто не должен без спросу меня воскрешать.

– Хорошая постановка вопроса. Все города и правда соседние. Это очень маленький мир, – соглашается голос.

Странный голос. Вроде бы женский. Но почему-то звучит откуда-то изнутри, как мой собственный. И одновременно ничей, просто голос. The Голос. Вот прямо сейчас для меня – единственный на земле.

– Постановка вопроса правильная, но все остальное вообще никуда не годится, – добавляет удивительный голос. – Хуже, чем просто дерьмо. То есть сам добрый доктор для тебя не аргумент. И не повод жить дальше. Одна какая-то дура бессмысленная всех, получается, перевесила – и самого доктора, и людей, которые за него заступились, и счастливых спасенных зверей? Нельзя же так переоценивать зло! Пока ты придаешь ему чрезмерно большое значение, оно обретает дополнительную силу. С твоей помощью становится непобедимым, прикинь. Уши бы тебе оторвать за такое, да жалко. Люди довольно нелепо выглядят без ушей.

Говорит и смеется. От смеха, звучащего одновременно внутри меня и снаружи, я окончательно прихожу в себя – настолько, что даже зрение возвращается. Из окутавшего меня стеклянного злого тумана понемногу проявляется окружающий мир. И я наконец-то вижу, кто со мной разговаривает. Какая-то незнакомая очкастая тетка, веселая и одновременно сердитая, того гляди, действительно драться полезет, но не со зла, а как я сам лез когда-то – от избытка ярости и любви. Короче, такая прекрасная, словно я сам ее выдумал, чтобы еще веселей стало жить. Только у меня от этой прекрасной тетки почему-то волосы дыбом, как шерсть у испуганного кота. И сердце колотится со скоростью три миллиона ударов в минуту. И я сейчас, кажется, как кисейная барышня в обморок упаду.

– Вот даже не вздумай! – строго говорит тетка. Снимает очки и смотрит мне прямо в глаза. И я понимаю две вещи: во-первых, я, похоже, все-таки уже умер. А во-вторых, смерть моя оказалась как-то почти неприлично, упоительно хороша. Наконец-то я это только я – не человек, которым когда-то был, не демоническая сущность малопонятной конфигурации, которой по причине удивительного стечения разных немыслимых обстоятельств стал, даже не причудливая смесь их обоих, а – ну просто я. Без дополнительных наворотов. Свет и смех, и покой, и воля. И как же это, оказывается, хорошо.

– Хороший такой ребенок! – смеется моя незнакомка. И снова надевает очки. Она, оказывается, рыжая, как лисичка. А я почему-то живой. Сижу на летней веранде кофейни, снова дурак дураком, в смысле, человек человеком, а вокруг шумит, сияет, пахнет кофе, дует ветрами, лает собаками, смеется детьми, звенит телефонами, шагает прохожими весь остальной мир.

– Вообще-то я уже давным-давно взрослый дядька, – наконец говорю я и для наглядности достаю сигареты.

На самом деле, конечно, черт его знает, как я сейчас выгляжу, но руки вроде мои, большие. И ноги по-прежнему такие длинные, что перегораживают тротуар. Значит, точно не малыш пятилетний. И пусть только попробует поднять крик, что детям нельзя курить.

Но рыжая плевать хотела на мои сигареты.

– Вот примерно так себя чувствуют люди, когда ты на них беспардонно пялишься, вывернувшись бездной наружу, – назидательно говорит она.

– Серьезно? – удивляюсь я. – А чего они тогда от меня шарахаются? Что им не так? Я бы на их месте ходил потом следом, дергал за рукав и просил еще.

– Так то ты, – смеется рыжая тетка. – У тебя известно какие пристрастия! Ты вообще иногда селедку вареньем закусываешь. Скажешь, нет?

Соглашаюсь:

– Ну, тоже правда. Я – тот еще псих.

И только теперь до меня запоздало доходит, что пора бы, как минимум, удивиться. А по-хорошему, охренеть. Это же черт знает что такое у нас тут творится. Откуда взялась эта странная тетка? Что она со мной сделала? И почему так много про меня знает? Включая бездну и варенье с селедкой. Кто она такая вообще?

– Неохота мне про себя рассказывать, – отмахивается от моих мыслей рыжая. – И не потому что прям какая-то великая тайна, просто скучно сейчас о себе говорить. Самое главное ты обо мне уже знаешь. А остальное друзья расскажут, можешь их расспросить. Короче, со мной потом как-нибудь разберешься. А сейчас мы будем разбираться с тобой. Я тебя специально в минуту слабости подкараулила, чтобы не особо упиваться радостью встречи, а сразу человеческими словами о самом важном поговорить.

– Если человеческими словами, да еще и о важном, пойду возьму кофе, от него голова обычно включается, – говорю я. – Вы будете? Вас угостить?

– Обязательно угостить! Только очень прошу, не латте. Когда в моем кофе оказывается слишком много молока и сиропа, над этим миром нависает угроза. Я, как и ты, не со всем способна смириться. И далеко не на любых условиях готова здесь жить.

– Кто бы мне однажды сказал, что спасти мир будет настолько легко и недорого. Все-таки моя жизнь смешнее, чем сама жизнь.

Встаю и иду в кафе.

– Очень удачно, что ты сам решил угостить меня кофе! – говорит незнакомка, с явным удовольствием сделав первый глоток. – Потому что теперь я хоть немножко, а все же твоя должница. От меня не убудет, а для тебя полезно и хорошо.

С точки зрения моего человеческого практического ума, она сейчас говорит ерунду. Великое дело – купить кому-нибудь чашку кофе. Тоже мне охренительный долг.

Но с точки зрения всего остального меня, правильно она говорит. Потому что когда рядом с тобой оказывается нечто превосходящее твои самые смелые представления о немыслимом, величайшая удача – возможность сказать ему не «дай», а «возьми». Не попросить, а сделать ему одолжение. Хоть какой-то малостью, да одарить.

– Смотри, чего у нас получается, – говорит рыжая тетка. – С одной стороны, ты правильно делаешь, что не смиряешься с жестокостью, тупостью и остальной унылой паскудной херней. Ну, то есть «правильно», «неправильно» – дурацкая постановка вопроса. У тебя особо выбора нет. Ты здесь, чтобы своим присутствием ад отменять, а не просветленно с ним примиряться. Еще чего!