Кассандра Клэр - Королева Воздуха и Тьмы

Эмма с удивлением поняла, что они изображают пару, нежно гуляющую в лучах рассвета. Их плечи соприкоснулись, и она вздрогнула, даже несмотря на то, что солнце уже поднялось выше, согревая воздух.

Она посмотрела в сторону на Джулиана. Он не был похож на кого-то, кто находился на романтической прогулке — его глаза были осторожны, а челюсти сжаты. Он выглядел как статуя самого себя, но которая была вырезана кем-то, кто плохо его знал, кто никогда не видел искорки в его глазах, которую он сохранил для своей семьи, кто никогда не видел улыбку, которую он когда-то сохранил для одной лишь Эммы.

Они достигли живой изгороди. Над ними поднялся клубок сплетенных виноградных лоз, и Эмма, глубоко вдохнув, высвободила свою руку из рук Джулиана. Вблизи изгородь выглядела так, как будто она была сделана из блестящей стали, из которой повсюду под неровными углами торчали шипы. Некоторые были такими длинными, будто мечи. Эмма полагала, что цветы — это ни что иное, как белеющие скелеты тех, кто пытался взобраться на стену, и оставленные там в качестве предупреждения будущим нарушителям.

— Это должно быть невозможно, — сказал Джулиан, подняв глаза. — Мы можем подождать до наступления темноты и попытаться пробраться через ворота.

— Мы не можем ждать так долго… уже рассвет. Мы должны остановить Королеву.

Эмма достала кинжал из своего пояса. Это была не Кортана, но он все еще был сделан из стали Сумеречных Охотников, длинной и острой. Она коснулась краем одного из шипов, срезая его под углом. Она ожидала сопротивления, но его не было. Шип легко срезался, оставляя после себя обрубок, точащий сероватым соком.

— Тьфу ты, — сказала она, отбрасывая упавший шип. Странный тускловато-зеленый след, поднялся с поврежденной живой изгороди. Она глубоко вздохнула, успокаивая себя. — Хорошо. Я собираюсь прорываться. Мне даже видно башню сквозь виноградные лозы. — Это было правдой, вблизи было абсолютно ясно, что живая изгородь не являла собой сплошную стену, и между лозами было достаточно места, чтобы между ними смог пролезть человек.

— Эмма… — Джулиан поднял руку, словно хотел прикоснуться к ней, но затем опустил ее. — Мне не нравится эта идея. Мы будем не первыми, кто попытается пройти через изгородь. — Он дернул подбородком, указывая на скелеты вокруг них.

— Но мы будем первыми Сумеречными Охотниками, — сказала Эмма с бравадой, которой не ощущала. Она схлестнулась с изгородью. Шипы под ее натиском падали вокруг подобно легкому дождю.

Свет начал угасать, едва она двинулась дальше, углубляясь в изгородь. Она была столь же обширной, как полоса шоссе, а лозы сплелись над ее головой, словно образуя щит от солнечного света. Ей показалось, что она слышит, как Джулиан зовет ее, но его голос звучал приглушено. Она удивленно оглянулась назад… и застыла в ужасе.

Живая изгородь, словно вода, закрылась за ней. Она была окружена толстой зелено-серой стеной, увитой смертельными шипами. Она неистово ударила кинжалом, но лезвие с лязгом отскочило от ближайшего шипа, словно было сделано из стали.

Острая боль пронзила ее грудь. Лозы двигались, медленно приближаясь к Эмме. Острый кончик одного ткнул ее выше сердца, а другой порезал ей запястье, и она отдернула руку, уронив свой кинжал. В ее сумке лежали запасные клинки, но в данный момент она никак не могла дотянуться до них. Ее сердце бешено колотилось в то время, как лозы устремились к ней: она видела вспышки белого сквозь них, проблески тех, которые были пойманы в ловушку в самом сердце изгороди.

Кончик шипа пронзил ее щеку, и кровь от пореза потекла по ее лицу. Эмма отшатнулась и шипы вонзились ей в спину и плечи. Я умру здесь, подумала она, в то время как ее мысли заполонил ужас. Но Сумеречные Охотники не должны бояться и чувствовать страх. Мысленно Эмма попросила прощения у своих родителей, своего парабатая и своих друзей. Она всегда считала, что умрет в битве, а не будет раздавлена тысячей клинков, одна и без Кортаны в руках.

Что-то вонзилось ей в горло. Она вывернулась, пытаясь избавиться от агонии и услышала, как Джулиан зовет ее по имени…

Что-то врезалось ей в ладонь. Ее пальцы рефлекторно сомкнулись вокруг, а тело узнало ощущение рукояти меча в руке, прежде чем это осознал ее разум.

Это был меч. Меч с белым клинком, похожий на срез с луны. Она сразу узнала его по иллюстрациям в старых книгах: это был Дюрандаль, меч Роланда, брат Кортаны.

На вопросы не было времени. Она подняла руку и на фоне шипов Дюрандаль выглядел серебристым пятном. Послышался звук, похожий на скрежет металла, когда Дюрандаль прорезал шипы и виноградные лозы. Брызнул сок, жаля открытые порезы Эммы, но она не обращала на них внимания, а продолжала рубить снова и снова — лезвие быстро развевалось в ее руке, а виноградные лозы падали вокруг. Живая изгородь извивалась, словно корчась от боли, и лозы начали отступать, словно испугавшись Дюрандаля. Подобно тому, как перед Моисеем расступилось Красное Море, так и перед ней открылась тропа, открывая ей путь. Эмма прошла через узкую щель между виноградными лозами, призывая Джулиана следовать за ней.

Она вырвалась с другой стороны в мир цвета, света и шума: зеленая трава, голубое небо, далекие звуки процессии, приближающейся к башне. Она упала на колени, все еще сжимая в руках Дюрандаль. Ее руки были залиты кровью и соком, она задыхалась, истекая кровью из длинного разреза в ее тунике. На нее упала тень. Это был Джулиан. Он упал на колени напротив нее, его лицо было бледным. Он взял ее за плечи, и Эмма поморщилась. Его прикосновения, как и выражение его лица стоили той боли, которую ей пришлось испытать.

— Эмма, — сказал он. — Это было невероятно. Как…?

Она подняла меч.

— Дюрандаль пришел ко мне, — сказала она. Кровь от ее порезов стекала по лезвию, когда оно начало мерцать и исчезать. Спустя мгновение она держала только пустой воздух, а ее пальцы все еще были сомкнуты вокруг того места, где была золотая рукоять. — Я нуждалась в Кортане, и она послала мне Дюрандаль.

— Я из той же стали и закалки, что и Жуаез и Дюрандаль, — пробормотал Джулиан. — Клинки-близнецы. Интересно. — Он отпустил ее плечи и сорвал полоску ткани с подола своей туники, и удивительно нежно приложил ее к порезу на ее щеке. Радость пронзила ее сильнее, чем боль. Она знала, что он не может любить ее, но в этот момент ей казалось, что он ее любит.

* * *

— Мама? — Сказала Алина. — Мама, ты там?

Хелен прищурилась. Она сидела на столе в кабинете Института, а рядом с ней Алина. Джия, казалось, пытался проявится в качестве проекции на дальнюю стену, но в данный момент она была лишь довольно шаткой тенью, словно изображение, снятое на портативную камеру.