Анна Семироль - Офелия [litres]

– В карты играть на деньги? – улыбнулся Питер.

– Ах-ха! И курить! – Йонас сделал страшное лицо, рассмеялся и загорланил: – «Я помню тебя-а! Ты та, что воплотила мои мечты лишь пару поцелуев наза-ад!» [3] Перевод с английского песни «I remember you» Фрэнка Айфилда. (Примеч. автора.)

– «И я помню колокольчик вдали, – пропустив куплет, присоединился к Йонасу Питер. – И как звезды падали…»

– «…голубым дождем, о-оу-у-у! – проорали они хором, вспугнув притаившихся во ржи перепелок, и, дурачась, продолжили: – Когда я помру-у, ангелы спросят, что я помню… Я скажу, что помню лишь тебя-а-а!»

Неуклюже ворочался в ведре пойманный окунь и десяток плотвиц, солнце опускалось за далекий горизонт, разливая золото по зелени лугов и бархату холмов. Пастух гнал в деревню овец, собаки радостным лаем собирали отбившихся от стада. Питер и Йонас горланили песни, весело пыля сандалиями, и наступающий вечер был напоен запахами цветущих трав, нагретого асфальта и потрясающим беззаботным настроением, присущим лишь теплым летним дням в начале школьных каникул.

С утра зарядил дождь. Как будто кто-то в вышине взял и заштриховал все планы Питера на прекрасный летний день простым карандашом. Капли обгоняли друг друга, размывая яркие краски мира за стеклом в скромную тихую акварель, на дорожке в луже сиротливо мок футбольный мяч. Под крышей дома монотонно курлыкали голуби. Бишоны бродили по дому за хозяевами и протяжно зевали от скуки. Агата с самого утра болтала по телефону с подругами и заливисто смеялась. Ларри и папа слушали по радио футбольный матч. Питер обычно присоединялся к ним, азартно болел за своих, но сегодня настроения не было. Он поднялся в оранжерею, посмотрел, как мама пересаживает орхидеи, посидел на подоконнике, наблюдая, как бегут наперегонки капли по стеклу.

– Мам, а почему орхидеи не могут просто расти в земле, как все остальные твои цветы? – спросил он. – У них воздушные корни, – бережно подкладывая кусочки измельченной коры в стеклянные сосуды с фаленопсисами, ответила миссис Палмер. – Это значит, что они не приспособлены к микромиру почвы. Воздушные корни впитывают ту влагу, что находится на коре деревьев, и в земле быстро пересыхают или загнивают. Или заболевают от бактерий, которые обитают в почве.

– Но теоретически они могут жить в земле, да?

– Теоретически да. Но им удобнее на стволах.

Питер понимающе кивнул и посмотрел в сторону пруда. Под ударами дождевых струй он больше не казался темным зеркалом. Скорее, гладким, монолитно-серым камнем. Мальчишка задумался: «Интересно, каким видит дождь Офелия? Что она считает небом: поверхность пруда или высокий свод над ним? Что она чувствует, когда в воду падают капли? Знает ли она, что такое дождь вообще? А вдруг в ее мире все по-другому?»

– О чем задумался, Пирожок?

– Наверное, об орхидеях, мам.

Оливия Палмер отряхнула руки об фартук, нагнувшись, прошла под широкими листьями высокорослых экзотов и присела рядом с сыном.

– Поделишься со мной? – мягко спросила она.

Питер на миг растерялся. Он не знал, поймет ли его мама, захочет ли слушать, не скажет ли, что так думать неправильно… но решил рискнуть.

– Ты знаешь, где жила Офелия до того, как попала к нам? – спросил мальчик, заглядывая матери в лицо. – Где ее поймали?

Миссис Палмер глубоко вздохнула, на лбу залегли морщины. Питер хорошо знал это выражение лица у мамы: так она делала всегда, когда ей требовалось время на обдумывание ответа. Или когда не хотела говорить то, что детям знать не положено.

– Я не знаю, милый, – развела руками мама. – И никогда не задавалась таким вопросом. Люди в большинстве своем не интересуются, откуда привезли фрукты, которые они едят, или какого цвета корова, молоко от которой мы берем в магазине. И это нормально, не так ли?

– Офелия – не фрукты. И тем более не молоко, – возразил Питер. – Задумайся, мам. Ты ведь знаешь, что нужно каждому твоему цветку, чтобы они росли и цвели, да? И не сажаешь орхидеи в землю, а лотосы – в кусочки коры. Хоть орхидеи и могут недолго, но прожить в земле. Значит, кто-то знал, что им нужно, и ты спросила. А Офелия? Кто спросил, что ей нужно, что она любит? Йон рассказал, что речные русалки любят текущую воду. А у нас просто пруд… и вода еле движется.

– Питер… – мягко попыталась взять разговор в свои руки миссис Палмер, но мальчишка покачал головой, замахал руками.

– Мам! Ты наблюдаешь за ней? Ты часто приходишь посмотреть, что она делает? – Питер точно знал, что мама вообще старается не подходить к Офелии, и сейчас его голос звенел от обиды. – Папа ее только кормит и дрессирует! Агата вспоминает о ней, только когда приезжают ее подружки! Ларри иногда приходит покурить около пруда вечерами и молча посидеть на скамейке у воды. Мама! Разве так можно?

Он задышал часто-часто, стараясь не заплакать, сжал кулаки. Мамино лицо погрустнело, морщинки на лбу стали глубже. Она дождалась паузы в потоке слов сына и заговорила медленно и спокойно:

– Пирожок, послушай меня. Да, я не хожу к русалке. Нет, мне не интересны ее потребности. Я была против этой покупки, но папа настоял. Я честно считаю, что в доме, где живут мои дети, нет места опасности. Я не желала бы видеть здесь змею, хищную большую кошку, медведя на цепи. И еще больше меня пугают такие существа, как кентавры, баргесты, горгульи, сирины и русалки, которых люди, имеющие высокий доход, покупают и держат у себя как экзотических животных. Эти существа условно разумны. Они враги людей. И будь у них шанс сделать человеку плохо – они им воспользуются. Потому, раз уж твой отец привел в наш дом военнопленного, который не хочет мира, я не стану думать о том, чтобы обеспечить этому существу комфорт. И со своей стороны максимально абстрагируюсь от него.

– Мама!..

– Не проси. Все, Питер. Тема закрыта.

Она резко встала, задев листья пальмы плечом, и пошла к полке, где хранила садовый инструмент.

– Мы с ней играем, мам. Офелия это очень любит. Она радуется и улыбается. И собаки ей интересны вовсе не как еда, – сказал Питер ей вслед. – А папа даже наш мячик использует для дрессировки. И не разговаривает с ней. Только команды, команды, команды…

Дождь припустил сильнее, размыл контуры мира за окном. Питер посидел, немного успокоился и пошел в гостиную, где папа и Ларри слушали трансляцию футбольного матча.

– Ливерпуль впереди, – напряженно вслушиваясь в захлебывающийся азартом голос диктора, сообщил мистер Палмер. – Пит, три – один. Садись.

– Я хотел с тобой поговорить, – начал было Питер, но тут в приемнике возопили трибуны, комментатор затараторил про опасный момент у «Ливерпуля» на левом фланге, Ларри привстал с места, дымя сигаретой, а папа коротко сказал: