Макс Фрай - Желтый

– Как-как обзывала? – опешил Тони Куртейн.

– «Зомби-дискотекой», – с удовольствием повторила Кара.

– Круто! – восхитился тот. – Я же коллекцию собираю: кто как на Другой Стороне называет свет Маяка. Мой фаворит на сегодняшний день – «целевая реклама сердца Благословенного Вайрочаны».

– Чьего сердца?!

– Благословенного Вайрочаны. Вернешься на Другую Сторону… – как он выразился? А! – загугли, поржешь. В смысле здорово удивишься. Серьезно тебе говорю. Но «зомби-дискотека» мне тоже понравилась. Девочка молодец.

– Молодец, – согласилась Кара. – Мы обе с ней те еще молодцы, ловко от смерти удрали…

– Правда, что ли, от смерти?

– Ага. Причем не от какой-то абстрактной смерти, а от положенной лично ей. Мне подружка про Ванну-Белл рассказала, как про женщину, которая очень скоро умрет. Так я ее собственно и нашла.

– Интересная у тебя подружка. С воображением.

– Интересная – не то слово. Та самая, которая этим летом помогла Альгису прийти умирать домой.

– Да, тогда моя ирония неуместна, – смутился Тони Куртейн.

– Ирония всегда уместна, – улыбнулась ему Кара. – Просто потому, что приятно разнообразит любой разговор… Рано, конечно, мне радоваться. Мало ли что еще случится в больнице. Но я надеюсь на лучшее – во-первых, это приятно. А во-вторых, просто потому, что могу. В смысле, специально обучена. В моей профессии без надежды на лучшее – никуда. Сижу вот сейчас и думаю: а может, смерть Другой Стороны просто не способна пройти на свет твоего Маяка?

– Естественно, она не способна, – рассудительно ответил Тони Куртейн. – Она же не контрабандист с сигаретами. Не у нас родилась, – и, помолчав, добавил: – Ты имей в виду, если что, я на тебя больше не зол. Вряд ли ты сильно переживала, но все равно я должен был это сказать. Все прошло, когда ты притащила девчонку. Почему, сам не знаю, вроде она мне никто, а все равно счастлив так, что хочется плакать и руки тебе целовать.

Кара молчала, отвернувшись к окну. Наконец сказала:

– Ну здрасьте – «не переживала»! То еще удовольствие – быть злейшим врагом смотрителя Маяка. Да ты мне и сам по себе всегда нравился. Мало чего мне в этой жизни так жалко, как некоторых несложившихся дружб. А что не лезла к тебе с извинениями, так ясно же, что разговорами тут не поможешь. Да и не за что извиняться. У меня же тогда был выбор не между «отпустить его за пределы граничного города» и «не отпускать», а только между «передать его письма близким» и «ничего не передавать». Ты же знаешь Эдо лучше, чем мы все вместе взятые. Поди такого не отпусти, если ему припекло.

– Да, – кивнул Тони Куртейн. – Просто, знаешь, на одного себя трудно злиться. А с тобой за компанию – вроде уже ничего.

– Неужели и на себя больше не злишься? – спросила Кара. – Это ты крут, конечно.

– Да ни фига я не крут. Просто больше нет смысла злиться. Эдо вернулся. Во сне. На желтый свет.

– Матерь божья, – почти беззвучно прошептала Кара. – Но откуда ты зна?.. Да, прости, идиотский вопрос. Кому и знать, если не тебе.

– Вот именно. И с одной стороны, это так страшно, что продолжать просто злиться на себя и тебя за компанию – слишком мало. Несоразмерная цена. А с другой стороны, такая штука: я его видел. Во сне, но какая разница. Сделать конечно ничего не успел, не с нашим счастьем. Но я теперь точно знаю, что он победил.

– Победил? Кого? Ты о чем?

– Другую Сторону. Кого еще ему побеждать, – усмехнулся Тони Куртейн. – Как, рассказывают, и ты ее в свое время победила. Не сдалась, осталась веселой, храброй и сильной, какой была. Вот и Эдо тоже не сдался. Мне показалось, стал даже круче, чем был.

– В этом я вообще ни на минуту не сомневалась, – кивнула Кара. – Уж настолько-то я знаю людей.

– А я сомневался. Вернее, совершенно не сомневался в обратном. Потому что дурак – примерно такой же, как Эдо, если не хуже. Но тут ничего не поделаешь: если уж дураком уродился, таким и живи. Зато от нашей с ним дурости в итоге вышла какая-то польза – не для нас, так для других. Девочка вот домой вернулась; ладно, положим, эту конкретную девочку ты притащила, ей бы Маяк не помог, без тебя – кранты. Но Аура сама вернулась в августе. И Вера потом, в сентябре. Обе пришли на свет Маяка без посторонней помощи. То есть сперва приехали в город, сами не понимая зачем, растревоженные синим сиянием, одна вроде из Дублина, вторая откуда-то из России…

– Из Петербурга, – подсказала Кара.

– Ну, раз ты говоришь, значит, так и есть. Я не великий знаток географии Другой Стороны. Главное, обе приехали. И без особых проблем, вполне обычным образом пришли на Маяк. И Квитни вернулся, ты знала?

– Да ты что! – всплеснула руками Кара. – Квитни-Алхимик? Сын ссыльной Ванды?

– Собственной персоной.

– Ну ничего себе новость! Когда?

– Буквально позавчера. Конечно ты не успела узнать, у вас в Граничной полиции только плохие новости – срочные, остальные откладывают до выходных… С Квитни, кстати, вышла смешная история. Ты же в курсе, что он собирался выучиться на химика и узнать тайные формулы дурманящих средств Другой Стороны? Дескать, если уж они даже там людей веселят и радуют удивительными видениями, то у нас вообще будет – ух! И наступит новый золотой век чистой радости, как было до Исчезающих Империй…

– Да, я помню, – вздохнула Кара. – После того, как Квитни пропал, кто-то из его приятелей проболтался, что были такие планы. Романтик хренов. Весь в мать, даром что без нее вырос. Только та готовые зелья таскала, а этот решил поступить умней, за формулы в дурной башке за пределы граничного города не высылают… Ладно, смеяться-то в каком месте? Я так и не поняла.

– Пока ни в каком. Смешное еще впереди. И заключается в том, что на Другой Стороне парень стал поэтом. Вернее, знал о себе, что в юности был поэтом, даже стихи свои отыскал в каких-то старых журналах, прикинь. Как только Другая Сторона людей не морочит!.. В конце концов Квитни там нашел работу в рекламе, или что-то вроде того; по его словам, неплохо пошло, до хрена зарабатывал. А о своих драгоценных формулах вообще ни разу не вспомнил. Говорит, вряд ли смог бы разобраться даже в школьном учебнике химии. Просто совершенно иначе заработала голова.

– Да, это правда смешно, – улыбнулась Кара. – Пришел за дурманящими средствами – вот тебе поэзия и реклама, изучай на здоровье. Никто не шутит над нами лучше судьбы.

Город так густо опутан сияющими Сетями Счастливых Случайностей, словно мы с Нёхиси заранее подготовились к Рождеству; то есть, мы конечно и раньше их всюду развешивали, чтобы в городе происходило как можно больше удивительных встреч, судьбоносных бесед и просто фантастических совпадений, но нынче, можно сказать, установили рекорд. По городу словно Христо [28]прошелся, только у него плотная ткань, а у нас – тонкие сети, к тому же невидимые. Вернее, видимые не всем. Угробили на это дело почти трое суток с примерно семичасовыми перерывами на отдых, да и то только потому, что даже в конце ноября бывает так называемый «световой день». То есть такая специальная особо мрачная часть вечных сумерек, когда не горят фонари. А чтобы сплести Сети Счастливых Случайностей, нужен именно фонарный свет. И еще наше дыхание, но уж оно-то у нас во всякое время суток найдется. А у фонарей свое расписание. Что, честно говоря, даже к лучшему: когда увлечешься работой, очень трудно остановиться по собственной воле. А потом в какой-то момент искренне удивляешься, почему вдруг больше не очень-то жив.