Макс Фрай - Желтый

– Ну, вроде нормально, – наконец говорит Нёхиси, который обычно настолько ужасен в роли прораба, что я не рассчитываю на его милосердие, а только втайне молюсь всем подряд всемогущим богам: вдруг они все-таки существуют и способны урезонить коллегу? Впрочем, на последнее надежда невелика.

– Пожалуй, можно остановиться, – добавляет Нёхиси.

Мне бы хотелось, чтобы в его голосе было больше уверенности. Но ладно, как есть – лучше, чем ничего.

– …просто чтобы не надоело однообразие. Скучно заниматься одним и тем же третью ночь подряд. А завтра-послезавтра продолжим, – оптимистически завершает Нёхиси.

Черт. Так и знал.

Спрашиваю:

– Это что, новая мода или смена концепции – вешать столько сетей за раз?

– Да не то чтобы смена, – отвечает Нёхиси. – Я, в общем, всегда считал, что Сети Счастливых Случайностей должны очень густо окутывать город. В идеале, накрывать его своего рода шатром. Весь, включая пригороды и окрестные леса. Очень уж хорошо они действуют на людей и мелких окрестных духов. Прямо приятно становится поглядеть. Но надо быть реалистами: такой шатер в текущих условиях мы с тобой без помощников не потянем. Уже к середине работы так надоест, что уйдет вдохновение, а без него никакого толку от того, что мы наплетем. Поэтому ну его к лешему, мой идеал. Не будем его достигать.

Похоже, мои молитвы все-таки иногда доходят по назначению, – думаю я, но Нёхиси тут же лишает меня иллюзий, добавив:

– Будем делать, сколько по силам, не надрываясь. Надеюсь, в итоге выйдет неплохо. Уже буквально через пару недель.

Матерь божья. «Через пару недель»!

– А тебе уже надоело? – сочувственно спрашивает Нёхиси. – Если что, я могу и один…

Еще чего не хватало, – сердито думаю я. А вслух говорю:

– Ну так ты же ручную работу не любишь. А я как раз очень даже люблю. Мало ли что мне надоело. Это прямо сейчас оно так. А до послезавтра настроение еще тысячу раз изменится. Так что нормально все. Просто до сих пор мы с тобой обходились гораздо меньшим количеством: сколько за одну ночь сетей повесили, столько и ладно, пока не изорвутся в клочья, можно об этой работе не вспоминать. Я не то чтобы против дополнительного количества. Наоборот! Как по мне, чем больше будет в городе счастливых случайностей, тем лучше. В конце концов, я и сам сейчас – что-то вроде одной из них. Просто неожиданно получилось. Я был морально не готов.

– Извини, – с неприсущей ему обычно кротостью говорит Нёхиси. – Я так привык, что мы всегда примерно одинаково думаем, что не сообразил заранее обсудить план работы. Просто знаешь, наслушался ваших разговоров. И так понял, что из-за Тониного Маяка сейчас в город понемногу съезжаются люди с изнанки, которые когда-то пропали невесть куда, а теперь получили возможность вернуться домой. Но без гарантий, просто небольшой шанс.

– Да, – киваю. – Именно так.

– И я подумал, что Сети Счастливых Случайностей сейчас нужны в городе, как никогда прежде. Как можно больше наших Сетей в самых разных местах! Потому что заранее неизвестно, где именно все эти люди поселятся и по каким улицам они будут ходить. Их проблемы, конечно, не в моей компетенции; формально, дела изнанки нас с тобой не касаются. Но никто не отменял веления сердца. А мое сердце требует дать им дополнительный шанс.

– И мое тоже требует, – улыбаюсь.

– Ну так да! Я, честно говоря, даже удивился, что это не ты предложил развесить побольше Сетей Счастливых Случайностей. Но потом решил – какая разница, кто чего первым сказал.

– Да знаешь, – растерянно признаюсь я, – просто как-то не сообразил. Голова другим была занята. А это не дело. Надо же, всего одним прежним именем меня припечатало, а я уже заново научился беспокоиться о том, чего пока не случилось. И из-за этого нелепого беспокойства забывать о важных вещах.

– Это с отвычки, – отмахивается Нёхиси. – Пройдет. Я же помню, каким ты был с именами. На самом деле, пожалуй, даже еще храбрей, чем сейчас. Не в том смысле, что ты с тех пор как-то сдал, просто поводов проявить бесстрашие у тебя практически не осталось. Поди останься бесстрашным, когда тебе ничего не грозит. А теперь они снова будут. Уязвимость, собственно, именно тем и прекрасна, что она – вечный вызов. Вынуждает сиять на пределе возможностей практически нон-стоп. Я сам, по правде сказать, не прочь этому выучиться.

– Чему именно?

– Быть уязвимым, конечно. По-моему, уже получается понемногу. Но до настоящего мастерства мне пока далеко.

– Если захочешь ускорить процесс, – смеюсь, – обращайся. Я тебя укушу. Совершенно уверен, что уязвимость заразна. Чем она хуже бешенства или чумы?

– Никогда, наверное, не привыкну к тому, что на нас самих это тоже действует! – говорит Нёхиси. И хохочет так торжествующе, что мне тоже хочется. Но непонятно, как отыскать подходящий повод. С чего вообще начинать?

Мы стоим на безымянном мосту через реку Вильняле. Я ее очень люблю. То есть я много чего люблю, но именно с этой маленькой быстрой речкой у меня, можно сказать, серьезные отношения: я постоянно стараюсь ей еще больше понравиться, а она делает вид, будто ей все равно. Правда, не слишком убедительно и на том спасибо. Потому что если бы я ей поверил, то-то была бы драма. Сидел бы небось круглосуточно в кабаке у Тони и горькую пил.

– Что именно на нас тоже действует? – наконец спрашиваю я.

– Ну как – что? – сквозь смех отвечает Нёхиси. – Сети Счастливых Случайностей, конечно. Мы же над этим мостом их тоже развешивали! И вот…

– Ну да, – соглашаюсь, – отлично висят. Очень красивая композиция вышла, даже жалко, что почти никто не увидит. А их воздействие – в чем?

– Смотри, – Нёхиси показывает на воду.

В первый момент мне кажется, ничего особенного не происходит. Ну, река. Прекрасная, как обычно. Несет свои воды к Нерис, куда вот-вот, буквально через пару километров отсюда благополучно впадет; впрочем, если смотреть на нее внимательно и одновременно расфокусировав зрение, можно увидеть, что на самом деле она течет во всех направлениях сразу – вперед, назад, от берега к берегу, снизу вверх, с поверхности в глубину, и еще по каким-то хитрым диагоналям, чтобы окончательно всех запутать. Но в этом ничего нового нет, Вильняле всегда такая. За это, собственно, я ее и люблю.

Открываю рот, чтобы спросить, куда именно надо смотреть и на что обратить внимание, но так и остаюсь стоять с открытым ртом, потому что уже понимаю, о чем он. Вижу густую сияющую черноту, темнее, чем сама тьма, и одновременно ярче любого света, которая растекается во все стороны из одной точки, как сияют расходящиеся лучи, как растут из сердцевины лепестки хризантемы. И эта точка, сердце сияющей тьмы – одна из самых прекрасных вещей на свете. Не знаю, не могу объяснить почему.