Галина Липатова - Летние учения [СИ]

Маттео сделалось стыдно за всю его спесь, какую он проявлял раньше к сотоварищам.

Тут к ним подошел Ренье:

– Сеньор Валерио? Маттео? Почему вы… тут?

– В мистических снах бывает всякое, Ренье, – сказал Филипепи. – Садись вот рядом.

Ренье послушно сел.

– У тебя хорошие сестры. И красивые, – тихо сказал Маттео. – М-м… я понимаю, почему ты решился ради них пойти в паладины.

– Не только потому, что жалованье хорошее, – смущенно ответил Ренье. – По лютессийским законам они теперь могут поступить без экзаменов и за счет наместника учиться в академии или даже университете Лютеса. Жанна хочет учительницей быть, а Белль – лекаркой. И это в тысячу раз лучше, чем доить коров и месить свиньям болтушку, как им бы в селе пришлось… Сеньор Валерио… Я… я хотел было остаться дома. Вот такое желание накатило – хоть убейся. И подумал – я же пошел в Корпус ради них, а не ради Девы. Значит, это вроде как обман, да? Но когда я так подумал, то как-то сразу понял, что нет, не обман. Я же Деве обещался, я сам обет приносил, без принуждения, и Она приняла меня. Ведь правда, что если не с чистой душой – то Она бы не приняла?

– Правда, Ренье, – кивнул Валерио. – Ты прошел испытание духа. И ты, Маттео, тоже. Надеюсь, ты не забудешь того, что понял здесь. А теперь – укладывайтесь поудобнее и спите.

Дождавшись, когда ученики сладко засопят, паладин Филипепи вздохнул, зажмурился… и опять оказался во дворе родного дома. Там по-прежнему были дед с дядей, но они его не заметили. Дядя сидел за столом над недоеденным поросенком красный и несчастный, а дед тыкал ему в лицо кошельком, палочницей и часами:

– Фессо! Баббео! Сопляк Валерио общипал тебе бока, а ты даже не рыпнулся!!! Эх! И чего его в паладины понесло!!! Был бы он теперь на твоем месте, а ты бы, позорник, сидел бы в мастерской, отмычки мастрячил!

Валерио усмехнулся, быстренько прошел за их спинами к другой двери и через нее вышел во тьму, зажмурился, открыл глаза и проснулся.

Похмелье без вина

Ночь еще не кончилась, хотя на востоке небо чуточку посветлело. Филипепи сел на циновке, потянулся. Рядом заворочался Чампа, просыпаясь. Кавалли проснулся раньше их и бродил среди спящих учеников, вглядываясь в их лица и удовлетворенно кивая. Увидев, что старшие паладины проснулись, сказал:

– Хвала богам, все прошло хорошо. Будем их будить? Или пусть до утра спят?

Чампа поежился:

– Холодно же. Да и жестко. Еще успеют в своей жизни на циновках под открытым небом поспать… давайте будить.

– Все прошли испытание, никто не отказался, – Кавалли довольно улыбнулся. – Прямо даже не верится. Давно такого не было, чтоб все прошли…

Разбуженные младшие паладины и кадеты все как один удивились, увидев, что ночь еще в самом разгаре – им-то казалось, что в мистическом сне они пробыли очень долго. Спать им, кстати, не хотелось. Но наставники велели идти в спальни, и даже сказали, что утренняя побудка переносится на час позже, и завтрак соответственно – тоже. И что совсем изумило младших паладинов с кадетами – так это то, что после завтрака не будет привычной тренировки, а вместо этого разрешается взять лошадей и отправиться на прогулку по окрестностям до обеда.

Добравшись до спален и своих постелей, они еще долго не могли заснуть, делясь впечатлениями. Впрочем, далеко не все захотели рассказать, что с ними было в мистическом сне. К примеру, Анэсти рассказывать отказался наотрез, как и Дино. Ханс же сказал, что во сне встретился с дедом и с превеликим удовольствием высказал ему всё наболевшее, и заявил, что его решение быть паладином окончательное и бесповоротное. Дед, по его словам, долго ругался, но в итоге махнул рукой и написал завещание на Хансова отца без всяких условий. И теперь Хансу очень интересно, как оно будет на самом деле. Кадет Камилло, очень мрачный и грустный, тоже не захотел рассказывать, и вместо того, чтобы спать, пошел в церковь на ночное бдение. Немного подумав, вслед за ним ушел Рикардо, догнал у порога церкви и долго с ним разговаривал, сидя на ступеньках. Когда они вернулись в спальню, те, кто еще не спал, отметили, что Камилло явно полегчало. Никто из кадетов не удивился: знали, что у Рикардо есть дар утешения и понимания, и многие, бывало, с ним откровенничали так, как не стали бы с кем-либо другим. К тому же Рикардо никогда никому не рассказывал чужие тайны, и ему можно было поведать даже самое сокровенное.

Но больше всего кадетов, конечно, интересовало, что было во сне у Джулио и как это он сумел пройти испытание. Карло всем взахлеб рассказывал, что ему приснилась бабушка, которая очень сожалела, что отправила его в Корпус, и предлагала отказаться от паладинства, обещая отписать ему полностью всё родительское наследство и сверх того активов на тысячу эскудо, но Карло назло бабушке проявил упрямство и отказался покидать Корпус, и таким образом прошел испытание. Джулио на это только плечами пожал и ничего не стал рассказывать, улегся в кровать, укрылся с головой и демонстративно захрапел.

Как и было обещано, побудку прозвонили не в семь утра, а в восемь, и паладины с кадетами, выбираясь из кроватей, тут и поняли, почему наставники сделали им такую неслыханную поблажку: болело всё, как после тяжкой и долгой тренировки.

Карло и Джулио, конечно, встали пораньше, чтобы приготовить завтрак, и вместе с ними поднялся Рикардо, который помог им натаскать в кухню воды и наколоть дров.

На завтрак все сходились долго, были вялые и пришибленные, даже есть не очень хотелось. Усаживаясь за стол, Бласко как раз на это и пожаловался:

– Что-то мне кажется, я не буду завтракать. Как-то даже тошнит, что ли.

– Это после вчерашнего «чая», – сказал Робертино, вынимая из кармана большую жестяную коробку из-под леденцов. – Видно, с непривычки. Ничего, у меня есть подходящие пилюли.

Он выставил на стол коробку, открыл:

– По одной, рассасывайте. Должно немножко помочь.

Жоан взял пилюлю, кинул в рот:

– Дедуля предупреждал, что после первого раза будет погано. Советовал, кстати, пару палок выпыхать. Но не сразу, а утром, после завтрака.

Робертино кивнул:

– Верно, хороший совет. Похожий «чай» я как-то заваривал с приятелями-медиками, чтоб перед экзаменами память прояснить… только мы туда снотворного не клали. Видимо, тошнота и вялость как раз из-за того, что намешаны снотворное и стимуляторы.

– И какие-то фейские травки, – вздохнул Энрике, подошедший за пилюлей. – Меня сразу в Фейриё унесло, даже заснуть не успел. Чувствовал, что тело здесь, а сам я там.

Он передернул плечами:

– И сразу там ко мне родня альвская прицепилась, тьфу. Соблазняли могуществом и всяким… разным. Знали б вы, с каким удовольствием я их руганью обложил! Кстати, о ругани – спасибо, Жоан, за науку. Все-таки сальмийская нецензурщина, что ни говори, хорошая штука. Родственничков так и перекорячило. Вот не вру – воочию увидел, как от ругани уши вянут!