Андрей Агафонов - Кровосмешение [СИ]

— Оденься, девочка, — парень бросает Вере белую рубашку. — А где все?

— Выгнала. — Вера застегивает пуговицы рубашки. — Надоели… Там есть попить?

— Господи, Вера, — он уходит в кухню, звякает там посудой, видимо, ищет чистую кружку, наливает воду из крана, возвращается, ставит рядом с ней на пол. — Ты из дома когда выходила в последний раз?

— Не знаю. Вчера?

— Я тебя убью. Вот возьму и убью, — он легонько толкает ее ладонью в голову. Вера прижимается щекой к его руке. Он садится рядом, обнимает ее за плечи. Обводит взглядом квартиру, вскакивает:

— Нет, это невозможно! — хватает грязную посуду, тащит на кухню. Возвращается с веником. Щелкает выключателем — безрезультатно. Бросается к окну и срывает тряпку.

— Да блин! — за окном уже серые сумерки.

Вера улыбается.

— Я все равно тебя отсюда вытащу, — говорит он, — у тебя есть еще чистая одежда?

— Там, — кивает она в сторону кровати.

— Там, — обреченно повторяет он.

К старинному зданию с табличкой «Управление внутренних дел по Сибирской губернии» подъезжает мини-вэн с камуфляжным окрасом, оттуда споро, деловито выходят несколько солидных господ в форме и штатском. Полицейский у входа отдает им честь. Группа стремительно проходит внутрь по уже знакомому нам коридору, возглавляющий группу оказывается в кабинете, где за столом сидит мужчина в сером пиджаке с желтыми вставками на локтях, вошедший грохает кулаками по столу:

— На каком основании удерживаешь Мамедова?

Кабинет за его спиной наполняется людьми. Мужчина за столом невозмутим:

— Пробиваем по другим делам, товарищ полковник.

— Где он?

— Не знаю, товарищ полковник.

— Не понял?

— Не могу сказать, товарищ полковник.

— Так, — полковник багровеет, — ты с кем, блядь, в игры играешь, Крылов? Ну-ка встал на хуй!

Крылов, усмехаясь, встает.

— Ты охуел, Крылов, — убежденно говорит полковник, — ты, блядь, в конец охуел. Где Мамедов?!

— Не скажу, товарищ полковник.

Полковник наносит неплохой хук слева, Крылов ударяется затылком об стену, отлетает животом на стол и падает, роняя мебель. Один из полицейских, зашедших в кабинет следом за гостями, пытается вмешаться. Спутник полковника, лысоватый невысокий крепыш, берет его лицо рукой и прижимает к стене:

— ТЫ куда лезешь!

— Где Мамедов?! — гремит полковник, пиная Крылова в живот и в лицо. — Где он, сука?! Да я тебя растопчу на хуй, гнида, блядь! Пасть, блядь, закрой! Где он?!

— Соседи… соседи увезли… — хрипит с пола Крылов.

— Ах ты иуда, — улыбается, старея изрытым лицом, полковник. — Леша, блядь, ну как так…

Он садится на стул и смотрит на окровавленного Крылова с грустной улыбкой.

— Я с тобой двадцать лет работаю, блядь, двадцать, блядь, лет. Леша. Что ж ты творишь, блядь.

— Извините… товарищ полковник… Не было уже сил терпеть…

Полковник отмахивается, достает сотовый, находит номер, тычет крепким пальцем и подносит трубку к уху:

— Кто? Привет. Он у вас. Да, у тебя. Не знаю, кто. Ты сам у себя порядок наведи, а не меня учи. До связи.

Некоторое время полковник сидит молча.

— Ну все, Крылов. Свободен. Увижу здесь еще раз — не обижайся. Выебу и закопаю, снова выебу и снова закопаю. И тебя, и жену, и всех.

Машет рукой и выходит. Остальные следуют за ним. Остается один полицейский. Он садится на корточки рядом с Крыловым:

— Че делать будешь?

— В партизаны пойду, — ухмыляется Крылов разбитым ртом. — Сигарету дай.

Смачно затягивается, выпускает дым:

— С-сука, как после секса…

В плохо освещенной задней комнате ирландского паба за крепкими деревянными столами сидят юноши и девушки, среди них — Вера и ее спутник.

— Мы считаем, — тонко улыбаясь, говорит Предводитель, молодой человек в бабочке под горлом, — что возрождение культурной жизни нашего общества после войны не менее важно, чем запуск каких-то заводов, безопасность на улицах и тому подобное… Именно поэтому мы решили возобновить деятельность нашего клуба, как одного из институтов зрелого, взрослого, сильного государства.

— Влияние экономики сильно преувеличено, — согласно кивает сидящий справа мрачный качок, — Дмитрий Евгеньевич писал об этом. Сильное государство может любую экономику выстроить по щелчку. Вопрос в том, зачем ему это надо, насколько оно самостоятельно, а это как раз зависит от культуры.

— Благодарствуйте, — говорит Предводитель официантке-бурятке. На большой белой тарелке лежат дымящиеся позы. Юноши и девушки жадно поглядывают на тарелку. Вера рвет пальцами кусочек хлеба и катает шарики, которые проглатывает. В углу за другим столом время от времени взрывы хохота — там другая компания, повзрослее, позлее и поменьше. — Перекусим?

Взяв ножи и вилки, собравшиеся чинно приступают к ужину.

— Вот вы молчите, Вера, — говорит предводитель, обращаясь к ней с ножом и вилкой в руках, — а что вы думаете о происходящем? Вас оно задевает, трогает? Волнует?

— Я… Миша сказал, что у вас тут говорят о литературе. А тут в основном о политике, я в ней ничего не понимаю, — улыбается Вера.

— Но мы же как раз и говорим, что культура первична, — огорчается предводитель, — в том числе и литература, поэзия…

Взрыв хохота в углу. Вера вздрагивает. Мрачный качок поднимается, подходит с соседнему столику и что-то тихо говорит. Снова взрыв хохота, но уже слабее. Качок возвращается на место.

— Я люблю поэзию, — говорит Вера.

Глаза людей за столом загораются.

— Можете что-нибудь прочитать? — любезно и чуть насмешливо спрашивает Предводитель.

— Хорошо, — улыбается Вера, — слушайте. Это написал один мой знакомый. Могу наврать по памяти, но как-то так:

Вера читает спокойно, ровным голосом, почти без интонаций. За соседним столиком все стихает. В конце одна из девушек ойкает. Качок морщится:

— По-моему, это графомания. Скрестили ежа с ужом.

Михаил смотрит на Веру не отрываясь. Предводитель тоже не сводит с девушки глаз, но на лице его читается нечто иное. Он поворачивается к Михаилу и говорит вздрагивающим голосом:

— Михаил, я глубоко и жестоко разочарован. Вы говорили, что Вера — думающий и чувствующий человек, а она…

Он поворачивается к Вере:

— Я прошу вас уйти.

Вера ошарашена и обижена:

— Почему? Вам не понравилось?

— Это… вампирские вирши.

В зале повисает молчание.

Вера встает, снимает с крючка свой плащ. Михаил пытается ей помочь, она отталкивает его руку. Она нагибается к столу с плащом на руке и говорит предводителю в лицо: