Андрей Агафонов - Кровосмешение [СИ]

— Я знаю.

По главной городской улице движется колонна. Из репродуктора ползущего за колонной автофургона несутся искаженные до неузнаваемости песни советских лет. Крупным планом — армейские ботинки, полы священнической рясы, гриндерсы, туфли на стоптанных каблуках. Над колонной развернуты плакаты: «Всех не сожрете!», «Нет — фашистской темной нечисти!», «Губернатор! Ты за народ или берешь у народа в рот?», реют красные, желто-синие и черно-бело-желтые флаги.

У некоторых в руках — обрезки труб, стальные прутья.

В колонне — бывший мент Алексей Крылов с семьей, миловидной женой-блондинкой и двумя мальчиками. Глаз у Алексея заплыл, половина лица багровая, но двигается он довольно бодро.

На перекрестке, поджидая колонну, стоит цепочка «терминаторов» с щитами и дубинками.

— Вот этого парня возьми, — говорит оператору Алена Ахматова, показывая на Крылова. Тот приближает изображение. Съемка ведется с третьего этажа одного из правительственных зданий.

— Для кого снимаем-то? — бурчит оператор.

— Для будущего.

В проеме двери образуется сияние, в сиянии угадывается фигура в священном облачении.

— Отец Владимир! — радушно поднимается из-за стола хозяин кабинета и жизнерадостно целует протянутую руку служителя культа, после чего крепко пожимает ее: — Ну здравствуй, Сережа. Как работается?

— Спасибо, Василий Юрьевич, с Божьей помощью.

Оба садятся в низкие кресла.

— Скажи, Сережа, что ты думаешь о бесах?

— Нам не положено, — коротко регочет отец Владимир.

— Я серьезно. К тебе бесноватые приходят?

— Полно. Бешенство матки, в основном.

— А есть такие, про которых непонятно, люди они или… нет?

— А кто же еще, Василий Юрьевич?

— Ты, я смотрю, материалистом заделался. А здесь был мистиком.

— Простите. Но я правда не понимаю.

— Пойдем. Покажу тебе кое-кого. Поймешь.

Древняя «девятка» притормаживает рядом с тротуаром, водитель — неприметный молодой человек — сигналит идущей мимо девушке. Та оглядывается, вздыхает, неуверенно идет к машине.

Пацан лет десяти звонит в дверь, ему открывает парень постарше.

— Мать ушла, я перелезу?

— Ну лезь, — пожимает плечами парень.

Колонна демонстрантов подходит вплотную к ОМОНу. Младший Крылов юркает между ног омоновцев.

— Дима, стоять! — орет Крылов. Омоновцы начинают озираться. Несколько демонстрантов бросаются на оцепление с оружием.

Отец Владимир, в полном облачении, с большим позолоченным крестом в правой руке, стоит перед Мамедовым, прикованным к сооружению, напоминающему крест. Мясника трудно узнать — он смертельно бледен, кожа на лице висит лохмотьями, но глаза горят лютым огнем.

Царю Небесный, Утешителю, Душе истины… — начинает о. Владимир.

Пацан, перелезающий с балкона на балкон, хватается рукой за перила, напарывается на гвоздь, вскрикивает и летит вниз. Впустивший его сосед сидит в наушниках перед компьютером.

Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны…

Лицо Василия Юрьевича вытягивается. Мамедов не мигая смотрит в переносицу священнику. Тот поднимает крест и касается им лба Мамедова, слегка надавливая.

Металлический прут опускается на каску омоновца, в каске ослепительно играет солнце — и разлетается на множество радужных осколков.

И спаси, Боже, души наша…

Молодой человек неприметной наружности запирает изнутри гараж, садится в машину, опускает стекло и поворачивает ключ в замке. Девушка в полубессознательном состоянии лежит на заднем сиденье.

— ДИМА! — ребенок бросается прочь от потасовки, Крылов бросается за ним. Слышен отчаянный женский крик: второго сына топчет обезумевшая толпа.

— Ты снимаешь?

— Да, — глухо говорит оператор.

Верую во единого Бога-отца, Вседержителя, творца неба и земли… — гудит отец Владимир, пристукивая Мамедова крестом по голове.

У Мамедова пузырится розовая пена на губах. Кожа на его левом запястье лопается до мяса. Доски, к которым он привязан, сотрясаются.

И паки грядущего со славою судити живым или мертвым, и царствию Его не будет конца…

С грохотом ломается доска, и левой рукой, на которой болтаются наручники и обломок дерева, Мамедов хватает отца Владимира за горло. В глазных белках священника лопаются сосуды, глаза заливаются кровью. Мамедов швыряет труп в стену, как тряпку, и сотрясается от автоматных очередей, прошивающих его насквозь.

На пустой улице, усеянной брошенными плакатами, прутьями, сломанными касками, чьей-то обувью, обняв труп сына, рыдает Крылов.

Вечер, багровые облака над пепельно-серым городом. Бар «Фредди». Под вывеской бегущей строкой:

Мы снова открылись. Проснись, Фредди ждет тебя.

Внутри не очень людно, бар носит следы ремонта, с окон еще не сняли решетки. В отдельном кабинете тычет вилкой в греческий салат новый губернатор Сибирской губернии Евгений Мищенко. Слева и справа от него — помощники: директор Департамента информации Егор Поздеев и референт Алиса. Егор пьет кофе, Алисе заказали яблочный сок. На Алисе белая блузка, строгая черная юбка-карандаш, в руках папка с данными мониторинга. Отдельные строки подчеркнуты желтым маркером. На стуле сзади нее — еще несколько папок. Губернатор мрачен. Егор косится на часы.

— Что там? — Мищенко кивает на папку в руках Алисы.

— Вчерашняя демонстрация, в основном, — торопится Алиса. — Заголовки хорошие. «Горожане возмущены выходкой экстремистов», «Озверевшая толпа затоптала ребенка», «Никаких переговоров с террористами». В таком духе. Был также сюжет в эфире Шестого канала.

— Они уже работают?

— Уже две недели.

— Хорошо. Молодцы. Кто снимал?

— Алена Ахматова, — встревает Егор, — недавно у нас. Работала в Туруханском крае, жесткий профи.

— Да все вы тут жесткие. Еле прожуешь. Где твои люди?

— Через минуту должны быть.

— Нехорошо заставлять губернатора ждать.

Пожилая официантка вносит горячее.

— Алексей, мы с вами оба любим свою работу. Я понимаю, что вам сейчас тяжело и страшно. И я не ради рейтинга это делаю. Хочется понять, ради чего это все было. Вам разве не хочется?

Крылов поднимает глаза на Алену. Они сидят на террасе его дома. Она отвечает ему полными слез глазами.

— Хотите, камеру выключу, просто поговорим.

— Нет. Не вижу смысла просто говорить. Запишите, что я скажу. Пишете?

Алена кивает оператору. Загорается красный огонек.

— Я скажу, для чего это было. Люди не представляют себе реальной опасности. Они думают, что война кончилась. Она кончилась, только победили не мы. Посмотрите вокруг внимательно. Кто из вас стал счастливее? Что изменилось?