Андрей Агафонов - Кровосмешение [СИ]

— Гуманитарий, — беспомощно улыбается сосед.

— Понятно. Есть такая дисциплина — сопротивление материалов. Я утверждаю, что ни один опорно-двигательный аппарат в природе не способен выдержать таких нагрузок, какие им приписываются. Элементарно рассыплется на ходу!

— Но вы же не будете спорить, что в природе много необъяснимого. Те же летучие мыши, например, после смерти просто исчезают…

— Здесь как раз объяснение элементарное, — морщится румяный профессор, — не пудрите мне мозги. Они растворяются в собственной желудочной кислоте. Необъяснимое, непознанное, черный огонь, некий мистический Голод. Чушь для необразованных. Все на нашей планете — продукт эволюции и отбора.

— Возможно, существование вампиров можно понять только будучи мистиком, — глубокомысленно замечает сосед.

— Оставьте, — отмахивается профессор, — как Чехов говорил, какие они мистики, у них у всех ноги волосатые.

— Если не секрет, профессор, зачем вы туда летите? То, что не вампиров ловить, я уже понял, — улыбается сосед.

— Вы меня знаете? — вскидывает брови профессор.

— Видел по телевизору. Мне понравились ваши идеи. Так все же?..

— Конференция по борьбе с терроризмом. Работаю над получением гранта по этой теме, — Профессор сардонически усмехается, произнося слово «грант». — А вы?

— Нельзя ли потише?! — над спинкой переднего сидения появляется толстое и красное женское лицо, — спать не даете!

— И я, — шепотом отвечает сосед и протягивает профессору руку: — Мамедов!

Профессор пожимает протянутую руку и, считая разговор законченным, откидывается на спинку сиденья. Его мясистый нос с горбинкой на фоне закатного солнца в иллюминаторе воинственно торчит, словно клюв африканской птицы.

Одно из кресел с распоротой спинкой валяется на полу, студийный стеклянный столик вдребезги разбит, хаос царит в телевизионной студии. Из объятий голого Логана, заслышав рингтон, с трудом вырывается Алена, на ходу набрасывая тонкую черную рубашку на мокрую себя.

— Да. Говори быстрее. Кто? Когда? Ты уверен?

Логан приподнимается на локте и похотливо подмигивает. Но, видя выражение лица Алены, настораживается.

— Дорогой, — Алена подходит к нему, сжимая в правой руке телефон, и встает рядом на колени, — Вера пропала.

— Куда? — глупо спрашивает Логан.

Ее увезли. Какие-то люди…

Профессор просыпается. Вокруг темно. Мертвая тишина. По направлению к кабине пилотов скользят беззвучные тени. Профессор лезет в кармашек впереди стоящего кресла за очками, рука становится липкой. Он подносит ее к глазам, и при свете луны, неподвижно стоящей посреди ночного неба, рука кажется ему черной. Потерянными близорукими глазами он смотрит на трупы в пассажирских креслах вокруг, на Мамедова — и встречает его взгляд, мертвый и пустой.

— Нас нет, — говорит Мамедов, — значит, и вас нет.

И добавляет после невыносимо долгой паузы:

— Я тебе уже сказал, профессор. Ты мне нравишься.

На поле аэродрома, завывая, съезжаются машины «Скорой помощи», пожарной службы и полиции. Недавно приземлившийся самолет стоит без огней, от обшивки идет пар. Струи дождя барабанят по корпусу. Распахнутая дверь зияет темнотой, но трапа нет. От взлетной полосы стремительно удаляется группа людей в развевающихся черных плащах, двое тащат под руки смертельно бледного профессора. У кромки поля их уже ждут два черных гелендвагена.

— Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, — разносится под сводами церкви. Терпко и сладко пахнет ладаном и горящим воском. Утреннее солнце пробивается сквозь витражные стекла. Священник в золотом облачении вкладывает в открытый рот ребенка сияющую ложечку, вынимает ее и бережно отпихивает его в сторону. За причастием наклоняется высокий плечистый мужчина с серым лицом. За ним стоит в позаимствованной у входа красной косынке Алена. В левой руке ее зажаты несколько свечей.

Когда доходит ее очередь, Алена говорит:

— Далия! — и открывает рот. Затем облизывает ложечку и почтительно целует край чаши с Дарами. Священник на мгновение чувствует дурноту, но быстро приходит в себя. Далия смешивается с толпой и теряется у дальних темных икон.

— Что это за хрень? — толстый короткий палец, поросший редким волосом, тычет в экран ноутбука.

— Нечитаемые символы, — улыбается кроткий дизайнер хипповатого вида, — при печати их не будет.

— Убери, — командует мясистый обладатель пальца. — Так. «Русский! Они сосут твою кровь!» Так… Мищенко, Владимирский, Зализняк, угу… угу… А почему «кровь» таким шрифтом?

— Чтобы страшнее.

— Не надо, чтобы страшнее. Заголовок должен читаться на расстоянии пяти метров. Сделай все в «Таймс нью роман» и отправляй в типографию.

— Какой тираж ставим?

— Как обычно, 999.

— Не наоборот?

— Не наоборот.

Логан вязнет в пространстве из косых серых и черных полос, над головой его — мрак, позади — гроза. Он восходит на холм и видит распятие. Мокрые длинные черные волосы скрывают лицо и верхнюю половину тела распятого. Логан подходит ближе и понимает, что это Вера. И обнаруживает, что в руке его — копье. И оно нацелено в сердце Веры.

И тогда он закрывает ее собой, распластавшись на кресте. И колет себя копьем в сердце.

И просыпается.

Его лицо не выражает никаких эмоций. Ни одна мышца не дрогнет. Просто открываются глаза. Они совершенно пусты.

Шикарная квартира на верхнем этаже высотного здания. Белая кожаная мебель, белые шторы, белые обои. Алена в тонком белом кимоно, только что вышедшая из ванной, садится на диван и с улыбкой принимает бокал красного вина из рук молодого красивого юноши — он, кажется, был в церкви во время литургии.

— Ита-ак, — томно говорит Алена, — как тебя зовут?

— Денис, — говорит юноша и кладет горячую ладонь на ее ногу.

Алена смотрит на руку, но не убирает ее.

— А меня, — говорит она, но договорить не успевает. Денис целует ее в губы, его рука скользит под кимоно и сжимает ее грудь. Алена выгибает спину. Он наваливается на нее всем телом. Кимоно падает с ее плеч. Денис целует ее в шею, в грудь, проводит ногтями по спине. Алена закрывает глаза. Ее ногти с алым маникюром впиваются ему в спину. Денис возится с ремнем на джинсах. Звякает металл. Пальцы Алены треплют его волосы.

Логан идет по длинному темному тоннелю. Из-за поворота ему навстречу выступают двое в хаки. Один лезет за пистолетом в кобуру. Логан ломает ему руку прямо в кобуре, всем этим месивом железа и плоти бьет в лицо второму. Сзади бегут еще несколько бойцов. Он поворачивается к ним лицом и поднимает руку с поднятой ладонью, призывая остановиться. Бойцы щелкают затворами на ходу.