Джудит Ривз-Стивенс - Перемещенный

«Господи, что это было? «Ламборджини»?

Ах, да, несчастный случай, вспомнил он. Значит, это еще до Голубятни. До Форсайта. До Греции. До Асквиза. До всего.

«Может быть, «Феррари»? Немного же от нее осталось».

Белый, красный, белый, красный. Медленно вращаясь, сплетаются в спираль, образуя длинный-предлинный туннель, ведущий прямиком в…в… это было еще до оборотня? За три года до этого. За три года до всего. Это несчастный случай, снова подумал он. Самое начало.

«Сколько же такая штуковина стоит?»

«Ну, слишком дорого для того, чтобы насадиться на столб, подобный этому».

Смех. Их смех в конце туннеля. Он не может смеяться вместе с ними. Похоже, время его смеха закончилось. Ну и ладно, подумал он. Нечего смеяться. Онемение прошло, и боль в боку полыхала багровым заревом. Нужно откупорить шампанское. Что же он говорил девочкам? Больше ты не купишь доброго старого «Шато-Лафитт» 64-го года. Сможешь только одолжить его. Интересно, что же с ними стряслось на самом деле?

«Господи, там еще остался кто-нибудь?»

«Еще двое.»

«Еще двое? Боже, это та… из журнала?»

«Да, похоже, она.»

«Вокруг нее всегда куча парней.»

«Да, парней, у которых денег куры не клюют.»

Точно, подумал он. Некоторые мечтают о деньгах, а у него их вдоволь. Выбор огромен, но нет возможности побыть наедине. Это хорошо. Нет возможности побыть наедине. Нужно о многом подумать. Нужно многое вспомнить. Вспоминать плохо. Теперь свет начинал его раздражать. Похоже, наступило время нырнуть в туннель, заполненный тьмой. Тьма манит обещанием уюта и покоя. Это со мной сделал оборотень? Нет, это просто несчастный случай. Снова несчастный случай.

«А кто вторая?»

«Ну-ка, дай мне взглянуть…боже всемогущий, Джозеф, это же Мари…»

«Кто?»

«Не могу сказать точно… Не знаю…»

«Лицо все стесано».

В этом бесконечном темном туннеле нужно обезличивание, подумал он.

«Похоже, чертов ублюдок помрет».

«Да, ты только погляди на него — вот-вот копыта отбросит».

Он вдруг почувствовал, что какая-то сила поднимает его в воздух, и он зависает с нескольких милях над землей. Тело его невесомо скользит в носилки, затем в скорую и, сквозь городскую толчею, дальше, вверх по холму, к дому бабушки… Стоп. Не было у меня бабушки, подумал он. Не было ни деда, ни отца, ни матери, ни сестер, никого вообще. Все, что у меня есть — их деньги. Много, слишком много денег.

Снова свет. На этот раз белый, ровный. То и дело подпрыгивая и ударяясь, его тело катится куда-то вниз, но не в туннель. Вниз…по коридору…в операционную.

«Кто это?»

«Бумажник есть?»

«Ого, как набит зелененькими. Нет, ты только посмотри, сколько у него денег! Да кто он такой, этот парень? Жаль, водительских прав нет.»

«Естественно — в прошлом году их у него отобрали».

«Ты-то по чем знаешь?»

«Что, не узнал этого доходягу? Это же Гален Сорд.»

«Черт, точно, он. Из этой, как ее — «Пост». У него еще берлога в Трамп Тауэр — хорошо устроился, ублюдок».

«Никогда его там не бывает. Вечно где-то шляется…»

«Думаешь, у него есть кто-то, кому нужно было бы сообщить?»

«Здесь в карточке значатся Асквиз и Марджорибенкс. Адвокаты?»

«Да, адвокаты. Ты что, совсем ничего не помнишь? У этого парня семьи и в помине нет».

«У него вообще ничего нет».

Даже надежды, подумал он. Даже надежды.

«Ну и ночка, джентльмены. Что ж, попробуем сделать все, что в наших силах».

«Приступайте, док». Он ощутил холодный пластик, кольцом охвативший губы. Сквозь сгустившуюся кровь хлынула холодная сухость, раздирая горло, и он непроизвольно глубоко втянул в себя кислород. Обломанные концы ребер обручем сдавили внутренности.

«Давление сто пятьдесят».

Сквозь волну нарастающей боли он почувствовал, как игла глубоко вошла в его тело. Глубже, думал он, еще глубже, а теперь уходи, чтобы не осталось и воспоминаний.

Откуда-то вынырнула мысль: «Странно». Обычно, когда представляешь свои последние минуты, возникает уверенность, что в этот момент перед твоими глазами должна пронестись вся твоя жизнь. Почему же меня обуревает лишь одно желание — забыть обо все? Забыть обо всем…

«Мы должны заставить его заговорить».

«Здесь? С такими-то повреждениями? Ты только взгляни на его ребра — все наружу повылазили».

«Давай, подключай О.Р. Провентилируй легкие, постарайся вернуть его в сознание и молись, чтобы он продержался еще минут пять на этом свете и успел…»

«Черт, кто-то ломится в дверь… Это полиция! Фараоны с минуты на минуту будут здесь. Плохо. Очень плохо».

«Но тогда…»

«Ладно. Давай, док, вперед, у этого парня еще есть шанс. А плакать по нему все равно никто не станет. Поработаешь здесь с мое — поймешь».

Они даже не попрощались. Он услышал лишь легкий шелест простыней, отгородивших его от остального мира. Послышалось тихое бульканье кислорода. У него оставался шанс. Никто по нему не заплачет. И он ни по кому не скучает. Только по тем, кого у него никогда не было. Мать. Отец…

Гален Сорд одинок. Туннель ждет…

«Открой глаза».

И он открыл глаза.

Ибо впервые после того, как в лицо ему ударил свет от фонарного столба в нижней части Манхеттена, на который со скоростью восьмидесяти миль в час натолкнулась его «Теста Росса», Гален Сорд открыл глаза и понял, что до сих пор сохранил способность видеть. Очертания операционной проступали словно в дымке. Голоса полицейских едва доносились сквозь густую пелену забытья. Он гневно глянул перед собой, больше всего на свете желая вновь погрузиться в мягкие объятия темноты. Он глянул перед собой и увидел… себя?

Нет, нет, поспешно подумал он. Мои волосы черные, а этот блондин. Нос у меня ровнее, тоньше, а у него несколько вздернут. Но глаза… Я уже видел прежде эти глаза… глаза его матери?

«Как ты мог?»

Сколько печали в этих глазах, в этом голосе, в этих… да, но ведь он даже не разжимает губ. Сорд попытался ответить вопрошавшему, что тот не прав, что говорить так нехорошо, но был не в силах произнести ни слова.

«У тебя есть предназначение».

Мое тело разрывается от боли, подумал Сорд. Внутри меня полнейшая опустошенность. Я во всем раскаиваюсь и обо всем сожалею, и хочу сдаться — впрочем, так же, как привык сдаваться всю свою жизнь. И никакого предназначения у меня нет.

«Ты должен бороться».

«Я не могу бороться».

«Никто не станет бороться за тебя».

«Я…я не должен бороться».

«Я знаю. Но все это скоро изменится».

«Нет…»

Человек вытянул руки перед собой, ладонями прикрыл Сорду глаза, и почти мгновенно Гален провалился в кромешную тьму туннеля. А затем Сорд осознал, что продолжает видеть это — мягкое голубое свечение, которое, казалось, исходило прямо из ладоней человека.

Нет, застонал про себя Сорд. Он узнал этот свет. Он знал, что не должен был этого делать.