Галина Гончарова - Дар жизни [litres]

Да, есть в работе лекаря и свои отрицательные стороны. Но вот ради таких моментов стоит жить. Когда ощущаешь под пальцами тепло новой жизни, когда спасаешь людей, видишь сияющие глаза таких вот глупышек…

Я все делаю правильно.

Можно вести жизнь знатной дамы, но как она была бы пуста рядом с этой! Ночь скользила мимо маленького домика, задевала его краем плаща, перебирала звезды, вальяжно пересыпая их с ладони на ладонь, шуршала ветром, вскрикивала голосами ночных птиц и совершенно меня не пугала. Больше мне не было страшно. Я понимала, ради чего живу на свете.

Даже если бы сегодня я проиграла и погибла – остались бы те, кого я спасла. А это очень много. И если я все сделаю правильно, на моем счету будет еще две спасенных жизни – ребенка и этой Литы.

А я сделаю. На то мне дар и отпущен свыше, чтобы отдавать его миру. И преступление замыкаться в себе, гася божественную искру мелкими делами и отговорками.

Пафосно? Что поделать, некоторые вещи иначе не скажешь. Но ведь от этого они не становятся менее верными?

Арис бегал то туда, то сюда, где он в четвертом часу ночи умудрился раздобыть лед, я и не знала, но одобрила. Главное, чтобы он не видел, как вокруг моих пальцев кружатся золотистые искорки, впитываются в живот его жены, растворяются в ее крови, давая возможность выносить ребенка.

Не у всех хватает на это силы жизни. Яблоня плодоносит, когда созреет, а люди в этом глупее дерева. Считают, что если можно спать с кем-то, так и рожать можно. А что сил выносить не хватит, что они еще соком не налились – не понимают. Вот и Лите еще бы годика два подождать, но раз уж сейчас сошлось, если я рядом оказалась… Добавлю я ей силы. Пусть плодоносит!

Деньги я с Ариса и Литы брать отказалась. Взяла с женщины слово раз в месяц приходить ко мне на осмотр, не носить ничего тяжелого, и по осени с их семьи – баночка варенья. Яблочного.

Женщина с радостью согласилась. А вот муж у нее, кажется, разлюбил сладкое. И его мать ждет сегодня серьезный разговор по поводу сиюминутной выгоды.

Ничего! Это правильно! А деньги? Уж не обеднею. Не стану же я говорить этой паре, что не я их спасала, а они меня – от тоски, одиночества и страха смерти.

И спасли же!

Серьезных последствий портовая история для меня не имела. Забегал Шаронер, сообщил, что господина Логана сняли с поста коменданта порта, сейчас там некий господин Корн, который, как и полагается новой метле, метет по-новому, аж пыль столбом. Не всем это по нраву, но заработки получше стали, да и порядка вроде как побольше.

Лекаря Сайма как определили в тюрьму, так с тех пор и не видели. Казнят его или не казнят – никому особо и неинтересно. Шими принялся помогать мне с рассвета до полудня. Он бы и весь день при мне проводил, но я была против – обязанностей по хозяйству с него никто не снимал. Да и есть у него еще время, научится.

В порт меня пока больше не приглашали. Я и не переживала – работы было много, присесть некогда. Слухи разнеслись по всему Алетару, и выглядело это так: «Лекарь из порта испугался место потерять и оклеветал госпожу Ветану, потому как она лечить умеет, а он – только травить». Не знаю, приложил ли канцлер к этому руку, да и знать не хотелось. Чем дальше от сильных мира сего – тем спокойнее.

– Госпожа Ветана! Госпожа Ветана…

Сейчас в мое окно скребся очень деликатный человек. Тихо-тихо так скребся, стараясь не поднимать шума. Пришлось встать и открыть.

– Что случилось?

– Госпожа Ветана, нужно, чтобы вы поехали с нами.

– С вами?

На улице ждала карета. Небольшая, темная, герб на дверце занавешен, но видно было, что пахнет большими деньгами. Это почти ощутимо.

Слуга, симпатичный мужчина лет сорока, осанистый и темноволосый, был без ливреи, но выглядел высокомернее иных господ. Только сейчас он был расстроен и взволнован.

– Меня зовут Майло Варн, я личный камердинер господина гра… Не важно! Госпожа Ветана, мой господин наслышан о вас от баронессы Верандуа. Она говорила о вашей сдержанности и скромности.

Я принялась переобуваться в сапожки, потуже затягивая шнуровку. Баронесса действительно прониклась ко мне уважением, изредка вызывая или к себе, или к сыну и активно рекомендуя меня своим знакомым. Я никому не отказывала, платили они щедро, а сохранение тайны… Да и захоти я посплетничать, все равно не с кем.

– Это в городе?

– Да, госпожа Ветана.

– У меня есть время, или лучше побыстрее?

– Чем скорее – тем лучше, госпожа.

– Хорошо. Что случилось?

– Несчастный случай.

– Подробнее. Пока я одеваюсь – что именно за случай?

Слуга мялся так, что я топнула ногой.

– А если я не возьму что-то нужное из-за вашей стеснительности? Живо говорите!

– Госпожа… пыталась резать вены.

Плащ слетел мне на плечи.

– Едем!

Карета мерно покачивалась на ходу. Майло Варн излагал события – как и положено слуге из хорошего дома, весьма сдержанно.

– Госпожа графиня слишком близко к сердцу приняла происки недостойных людей. Ей бы поговорить как следует с господином графом, а она поверила. И…

Если я правильно поняла ситуацию, что-то – или кто-то – сильно расстроило знатную госпожу. Настолько, что та легла в ванну и перерезала себе вены. Истечь кровью не успела – служанка помешала. Поднялась суматоха, госпожа графиня впала в истерику – и пригласить кого-то из знакомых лекарей оказалось решительно невозможно. Репутация благородного семейства висела на волоске, тут-то обо мне и вспомнили.

Я пристально поглядела на камердинера.

– Господин Варн, тайну я, конечно, сохраню. Но вы понимаете, что человек не просто так решает свести счеты с жизнью? Там, где один раз не дрогнула рука, там и второй раз себя ждать не замедлит?

– Не сомневаюсь, что это было недоразумение. Господин граф разберется.

Я как раз в этом сильно сомневалась. Но… посмотрим?

Особняк графа встретил нас россыпью огней в окнах. Там не спали, там что-то случилось. Или это просто мне так кажется, потому что я знаю правду?

На крыльце нас встретила симпатичная полненькая женщина лет тридцати.

– Господин Варн! Наконец-то! А это…

– Лекарка. Госпожа Ветана, – представил меня камердинер.

И меня тут же ухватили за запястье.

– Пойдемте! Скорее! Госпожа очень плоха!

И преувеличением это не было.

В симпатичной комнате в розовых и золотистых тонах на кровати под балдахином лежала темноволосая молодая женщина. И одного взгляда на ее лицо было достаточно. Темного крабом! А ведь могу и не спасти…

Вокруг суетились несколько женщин, причитали, мешались друг у друга под ногами, пытались чем-то напоить несчастную… Графиня не реагировала на их усилия. Тонкие запястья были перехвачены чем-то вроде полотенец, но красные пятна все равно расплывались на ткани, бордовыми розами расцвечивали кровать, а лицо ее было пепельно-серым.