Роман Канушкин - Канал имени Москвы. Университет

– Ну что? – обвиняюще бросил он в стену. В хорошо освещённую стену, по которой, словно глаза только что были направлены на яркое солнце, стали расплываться сперва небольшие тёмные круги. Точечки, мерцающие пятна, как завязь тьмы, чёрный провал…

– Ну не надо, – протянул Хайтек и теперь поморщился так, будто в висках возникла острая боль. Он всё делает правильно, но в голове его всплыли такие же круги, как на стене, тень, чёрный провал…

(Он приказал убить. Но она запретила мне убивать.)

Хайтек дёрнулся и застыл, словно превратился в неподвижную куклу в человеческий рост. У куклы даже не сузились зрачки, выдавая хоть какую-то мыслительную работу, лишь слегка приоткрылся рот. Настенные часы с маятником что-то пробили. На седьмом ударе зрачки Хайтека всё же пришли в движение. Он непонимающе огляделся, обнаружил в собственных руках пробирку и пипетку и вспомнил о Лазаре. Возможно, это успокаивающие покачивания маятника часов заставили его действовать дальше. Он надавил на головку пипетки…

(… она запретила мне убивать!)

Хайтек хищно облизнулся. Уставился на собственную руку. Вроде бы мутноватая жидкость не покинула пипетку, но наверняка он не знал: сколько там было, а требовалось всего несколько капель. Хайтек посмотрел на часы. Убаюкивающие движения маятника. Пора… Его рука что-то сделала. Но Хайтек не мог сейчас ничего утверждать наверняка.

(– Кто он? Назови.

– Она запретила мне называть. Ты запретила.)

Трескуче-пустотный звук, который теперь стал словами…

– Мелани, вот письмо для Петропавла. – Ева передала ей запечатанный конверт. – Там всё. Не читай сейчас. Потом. Потом… когда я уйду.

Ева посмотрела на свой собранный вещмешок: ну вот, ей опять пора, она опять превращается в беглянку. Папа, родная Дубна, встретятся ли они когда-нибудь снова? Университет, который мог бы ей стать домом, Мелани, Петропавел, Алёшка и все эти люди, к которым она успела привязаться, а некоторых полюбить, даже Нил-Сонов… Увидит ли она всё это? И что её ждёт впереди? Она этого не выбирала. Никто не пожелает себе подобной участи. Это всё злые шутки тумана. И то, какой она родилась, тоже. А по-другому теперь нельзя.

– Хорошо, Ева, я поняла насчёт письма, – кивнула Мелани.

– Как только стемнеет, я буду готова. А сейчас мне нужно ещё кое-что сделать.

– Нет, Ева, – возразила Мелани. – Теперь-то я уж точно не оставлю тебя.

– Не беспокойся, – улыбнулась девушка. – Если всё так, как мы считаем, он будет выжидать. И появится в самый последний момент. Когда соберутся Оракул и луч…

Ева нахмурилась. У неё осталось ещё одно дело, и это касалось её лично. Ей предстояло забрать кое-что в хранилище, в отделе реликвий и артефактов. Алёшки там сейчас не было, он в лазарете, и Ева ещё зайдёт попрощаться с ним. Но и ему она не скажет всего, иначе у парня могут быть большие неприятности. А в хранилище и так пустят – разрешение от Петропавла при ней. Взгляд Евы случайно зацепился за брючину Мелани, ту, которая скрывала отсутствие ноги, и горечь, невыносимая горечь наполнила сердце. Не выбирала она ничего этого! Не собиралась влюбляться в мальчишку Фёдора, такого же беглеца, как и она сама, вроде бы случайно оказавшегося с ней в одной лодке, и уж точно не собиралась влюбляться в человека, которого все на канале называли Учителем. Так сложились обстоятельства, так получилось. Злые, беспощадные шутки тумана. Она могла бы, конечно, отказаться от своей любви и как-то жить с этим дальше, но Хардов пожертвовал собой ради неё, и Фёдор без неё обречён. Они теперь часть целого, того, что Мелани назвала «кругом». И круг одноногому гиду, к которой Ева успела так сильно привязаться, нравится больше, чем тёмное, связанное с оборотнями Икши слово «контур». Если откажутся, как поступают многие, они обречены. И не только те, кто остались в Икше сейчас, они с Фёдором тоже обречены, причём в самом прямом смысле. Так, может, шутки тумана не такие уж беспощадные? Если оставляют единственный, без сомнений и компромиссов выбор. О котором, возможно, ещё предстоит пожалеть, но не сделав который, будешь жалеть наверняка.

– Хорошо, постараюсь не беспокоиться, – улыбнулась Мелани. – А ты подумай ещё раз насчёт Кондрата. Он всё-таки самый сильный человек в Университете, и сегодня нам бы очень пригодилась его помощь.

– Нет, Мелани, – Ева затрясла головой. – Агнец предупредила, что он может оказаться кем угодно. Она сказала только насчёт тебя, Нил-Сонова и Петропавла. И я не знаю, можно ли доверять Кондрату. Не окажется ли в последний момент… Понимаешь?

– Понимаю. – Мелани вздохнула. Ворон Мунир сказал ей о многом, но всего не знал никто. Ни легендарный скремлин Хардова, ни ведьма Агнец, которая, по преданиям, уже однажды из-за неразделённой любви к Учителю чуть не погубила Университет. И вот, оказывается, лгут предания, не так всё это было. – Понимаю, хотя это и похоже на паранойю.

– Наверное, – согласилась Ева. – Только разве у меня есть выход? Если двое из троих, на кого мне было велено положиться…

Мелани бросила на неё быстрый взгляд.

– Выбыли из игры? – сказала она. – Считаешь это не случайным совпадением?

Ева сокрушённо пожала плечами:

– А ты как считаешь? В любом случае, обстоятельства сейчас на его стороне, и он ими очень удачно пользуется.

– Ева, можно было просчитать поведение Хайтека. Его давнюю неприязнь к Нилу, но гипноз… Ведь Петропавел сам…

– Агнец предупреждала, что гипноз может быть опасным для него, но… Так подозревать всех и вся, наверное, действительно паранойя.

– А может, и нет, – вдруг возразила Мелани, пытаясь понять, что она увидела в глазах девушки. Ева давно приняла все решения, умозрительно, однако сейчас полнолуние приближается, и… ей стало страшно.

«Скоро всё закончится, – подумала Мелани. – Так невольно станешь параноиком. Но совсем скоро мы увидим его. В последний момент. Потому что он хоть и очень силён, но не безумен, поэтому предельно осторожен. С лучшей маскировкой встречаться, пожалуй, ещё не приходилось. Но права на ошибку у него нет. И каким бы гениальным актёром он ни являлся, в последний момент всё равно будет вынужден раскрыть, выдать себя. И вот тогда мы обязаны хотя бы на шаг его опередить. Я обязана».

Хайтек стоял в лазарете и непонимающе оглядывался по сторонам. Несколько минут назад он заявился сюда и потребовал оставить его наедине с Петропавлом. У дверей была выставлена круглосуточная охрана, беспрепятственно пропустившая президента Университета, но в самой палате прибиралась дежурная санитарка.

«Как неудачно, – подумал Хайтек. – Могла бы уже и закончить здесь свою возню».