Роман Канушкин - Канал имени Москвы. Университет

– Он всё равно не услышит, без сознания же, бедный. – Санитарка удивлённо посмотрела на него.

– Это вас не касается, – заметил Хайтек. – Мне надо проверить его безопасность.

Санитарка что-то недовольно пробурчала, но перечить президенту, тем более в чрезвычайной ситуации, не решилась.

«За врачами побежала, старая карга, – сердито нахмурился Хайтек, провожая её взглядом. – Через пять минут здесь начнётся кипеж».

Хайтек ухмыльнулся, – вроде бы он ещё ни разу в жизни не пользовался словом «кипеж». Но это не важно, времени в обрез, а Лазарь велел… В правом кармане пробирка для Мелани, а в левом для Петропавла. Вроде бы так. Хайтек посмотрел на бледное лицо Главы гидов. Его глаза были закрыты, хотя веки еле заметно подёргивались. Хороший признак, старик явно идёт на поправку, возвращается из Страны Теней, куда сам загнал себя – сам виноват! – своими опасными опытами с гипнозом и белыми мутантами. А вот Хайтек никогда не владел искусством гипноза… Эта тень опять всплыла внутри его головы, вызывая резкую боль в висках и увлекая Хайтека в чёрный бездонный провал.

(Он приказал убить! Но она запретила мне убивать.)

Хайтек всхлипнул, беспомощно, словно огрызаясь. Но ведь Лазарь велел… Подбородок Главы учёных мелко задрожал. Затем он дёрнул головой и задумчиво уставился на собственные ботинки. Бой настенных часов, такие же успокаивающие движения маятника, как и в его собственном кабинете… Так. Ладно, одна пробирка для Мелани, вторая – для Петропавла. Лазарь велел. Хайтек извлёк пробирку из кармана, с удивлённым любопытством вгляделся в лицо Главы гидов: сеть весёлых морщинок, обескровленные губы, но и умиротворение. Он даже ничего не почувствует. Губы следовало аккуратно и быстро приоткрыть и влить содержимое пробирки полностью. Затем подержать рот закрытым, тогда яд впитается через слизистую, много не надо, – и всё шито-крыто. Даже пена не выступит в уголках рта Петропавла, лишь, может, счастливая улыбка от прекрасных сновидений, за которыми ждёт покой, шито-крыто. И можно идти пить кофе с Мелани. Что будет потом, Хайтек не знал, но Лазарь заверил, что всё будет хорошо и они всё делают правильно. Хайтек не испытывал никаких дурных чувств к Петропавлу и к Мелани, скорее, наоборот, но так требовала высшая цель, так сегодня сложились обстоятельства.

– Высшая цель, – монотонно пробубнил Хайтек, наблюдая за движением маятника. Рука с пробиркой потянулась к губам Петропавла: быстро и аккуратно приоткрыть их. Губы старика оказались горячими и сухими. Хайтек запустил палец дальше, раздвигая бессильные челюсти, и там нащупал влагу. Извлёк палец, посмотрел на теперь раскрытый рот с какой-то странной диковатой нежностью. Мутноватая жидкость в пробирке ждала, чтобы совершить свою работу. Хайтек не знал, добавил ли он роковые две капли, скорее всего, да, Лазарь не допустил бы другого исхода. Рука с пробиркой потянулась к раскрытой воронке рта, капли яда оставляли масляный след на стенках пробирки, стекло коснулось губ Петропавла…

(она запретила мне убивать)

Рука с ядом застыла. Хайтек словно и сам отключился на мгновение, перебрался в Страну Теней, где сейчас блуждал Петропавел. Потом вздрогнул и капризно простонал:

– Ну что-о?!

Осклабился, щёлкнув зубами, и, озираясь, вновь уставился на лицо Петропавла. Какой-то шум за дверьми, возможно, сюда уже шли, а он должен выполнить то, что велел Лазарь. Придерживая левой рукой губы Петропавла раскрытыми, Хайтек начал опрокидывать содержимое пробирки. Густая маслянистая жидкость…

Глаза Петропавла вдруг открылись. Он смотрел прямо на Главу учёных, бесспорно сразу же узнав его, и на пробирку с ядом. Но взгляд был слабым, безжизненным и печальным.

– Ты ведь знаешь, кто он, – прошептал Петропавел.

– Нет! – возразил Хайтек. И недовольно поморщился. Но ведь он и вправду не знал. Этот чёрный провал в его голове, там плескались какие-то тёмные слова, и всё это причиняло боль.

(Она запретила мне его называть. Ты запретила.)

Эти слова цеплялись за другие, одни требовали, другие запрещали, будто бодались друг с другом, и если от этого не избавиться, то мозги Хайтека могут лопнуть. Но, возможно, в его руке избавление – пробирка с маслянистым ядом.

– Не делай этого, – попросил Петропавел.

– Как? – рассердился Хайтек. – Каким образом?! Ты что, не понимаешь?!

Но глаза Петропавла уже закрылись, и он вновь погрузился в беспамятство.

– Упрямый старик, – обвиняюще буркнул Хайтек. – Что ты наделал?!

Голоса за дверью палаты приближались. Охрана пропустит сюда врачей не сразу, всё-таки приказ президента, но пропустит, потому что гиды его недолюбливали, а когда поведение президента выглядит странным, если не подозрительным, то нарушат его приказ с удовольствием.

«Все они такие!» – подумал Хайтек, жалея себя. Удивительно, прежде он никогда не испытывал подобной жалости.

Пропустят после небольшой формальной перебранки. Значит, в его распоряжении всего несколько секунд. Рука Главы учёных с неожиданной силой вновь раздвинула челюсти Петропавла. Вот оно – избавление, пробирка, вылить яд в отверстие рта упрямого старика, избавиться от него, и всё закончится?

Голова дёрнулась, как от удара. Боль теперь оказалась невыносимой. И всё внутри, как густым маслянистым дымом, наполнилось этой чернотой.

(Она запретила мне убивать!)

Рука над разверзнутым ртом Петропавла опять застыла. Хайтек уставился на неё, словно бык на арене, готовящийся к последней атаке. Его глаза налились кровью, возможно, лопнул сосуд. На пределе усилий рука начала опрокидывать содержимое пробирки. Чтобы избавиться от него. Но и эта чернота внутри головы начала закипать.

Хайтек завизжал.

В тот час, когда Ева, собрав свои пожитки, готовилась навсегда покинуть Университет, ворон Мунир, пролетев над Москвой, над укутанными туманом берегами канала, над обрушенным мостом, где когда-то, вечность назад, Хардов потерял свою возлюбленную, был уже над Клязьминским морем, где внизу, у деревни собирателей, его ждали. По дороге ворон сделал круг над тёмной водой Хлебниковского затона и видел, как то, что таилось среди мёртвых кораблей, оживая лишь изредка, в моменты, подходящие для катастроф, выбралось из своего укрытия и двинулось в великий разрушенный город, над которым совсем скоро взойдёт грозная луна. Ворон спикировал вниз, сейчас он нёс вести для Фёдора.

– Привет, старый друг, – произнёс тот.

Мунир ждал, усевшись на ветке, склонил голову, глаза-бусинки… Фёдор выставил локоть левой руки, ворон встрепенулся, и пришлось дипломатично отвернуться: к этому моменту соприкосновения с чужим скремлином невозможно привыкнуть. Как будто невольно оказываешься свидетелем чего-то очень интимного, тайного, но вас не касающегося. Фёдору не требовался лист бумаги, а также грифель, чтобы понять послание. Ворон перелетел к нему на плечо, затем перебрался на локоть. Слегка приоткрыл клюв, слабое, еле различимое свечение. Фёдор не выдержал и улыбнулся, поймал себя на мысли, что Мунир, скорее всего, – очень весёлое создание. Серебристые и голубоватые искорки в глазах-бусинках… Совсем скоро Фёдор уже знал, что дела пока обстоят хорошо.