Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса V

Ладно. На самом деле это не так уж смешно. Зато хорошая новость: головы головами, а тело нашего выпивохи выглядит вполне человеческим, ни горба, ни крыльев, ни щупалец, ни рогов, ни звериных лап, ни даже сколько-нибудь заметных дыр. Это означает, что страхи его пока вполне умозрительные. То есть не сожрали свою жертву целиком. Может, и не сожрут никогда. Люди на самом деле куда более стойкий народ, чем может показаться, – думаю я, пока он сворачивает на улицу Гаоно и скрывается в темноте.

Нёхиси недовольно кривится.

– Вот же черт, – говорит он. – Опять юная барышня! Пожалуй, пропущу ход. Если я снова не увижу там ничего кроме страха растолстеть, мне станет неинтересно. Выйду из игры и испорчу тебе вечер.

– Совершенно не испортишь, – ухмыляюсь я. – Пока что я побеждаю по очкам. С очень неплохим отрывом. И если ты выйдешь из игры вот прямо сейчас, это будет мой триумф.

Нёхиси хмурится. Проигрывать он очень не любит. Просто не привык. Слишком долго был всемогущим, не знающим поражений, пока не заскучал и не придумал меня, способного его обыграть. И сам теперь не знает, что делать с таким счастьем.

Вообще-то Нёхиси большой молодец, быстро перестал устраивать бури всякий раз, когда продует мне в карты, кости, пятнашки, шахматы, прятки, нарды, монополию, сенет [19]или пулук [20]. И снисходительно улыбаться, как будто ничего страшного не случилось, он слету научился. И небрежно, ничем не выдавая ярости и смятения, предлагать сыграть еще раз. Но добровольно сдаваться он, конечно, не станет. Да я бы и сам не стал.

– Обойдешься, – наконец говорит Нёхиси. – Триумф ему подавай. По очкам. Ишь ты.

Отбирает у меня полицейский фонарь и направляет его невидимый луч на идущую по улице Шварцо девушку с длинными темными волосами. И она внезапно становится огромной – настоящая великанша, выше самых высоких деревьев, а голова, по-прежнему единственная, только не человеческая, а собачья, сияет на фоне хмурого декабрьского неба ровным ласковым светом, как дополнительная луна. Свет этот, я сейчас явственно вижу, целителен – даже для нас с Нёхиси, хотя мы и так в полном порядке. Нечего исцелять.

Но все равно приятно.

– Ого, – шепчет мне Нёхиси. – Вот как, оказывается, выглядит абсолютно бескорыстный страх за другого человека. А не за себя в связи с возможными неприятностями у него.

– Золотое сердце, – киваю я. – Таким как она непросто живется, но тут ничего не поделаешь. На ком-то должен держаться этот дурацкий прекрасный мир.

– Ничего подобного я до сих пор не видел, – признается Нёхиси. – Думаю, просто внимания не обращал. И не обратил бы, если бы не твоя игра с фонариком. Отличная оказалась идея.

Я мог бы сейчас сказать: «Ну вот, а кто ворчал – тоже мне, выискал великое развлечение, что проку от этих дурацких полицейских фонарей?» Но, конечно, помалкиваю. Признавать свои ошибки всякий должен самостоятельно и добровольно. Если захочет. А не захочет, может не признавать, мне не жалко. Главное – мы играем, и Нёхиси это нравится. Все, как я хотел, чего ж мне еще.

Фонарь я вероломно стащил у начальника Граничной полиции. Ну как стащил – временно позаимствовал. Наиграюсь – отдам. Вряд ли Стефан заметит пропажу, этих фонарей у него в кладовой полно, а нужны они бывают только во время коротких охотничьих сезонов, когда город наводняют толпы голодных хищников, любителей поживиться человеческим страхом, вернее, самой способностью его испытывать; в общем, ладно, просто поверьте на слово, гадская дрянь. Но наша полиция очень неплохо с ними справляется.

Однако осенняя охота уже, слава богу, благополучно завершилась, а до весенней еще так далеко, что глупо о ней беспокоиться. Фонарь я отдам гораздо раньше. Скорее всего, еще до Рождества.

– …Твоя очередь! – Нёхиси пихает меня локтем в бок.

Он на взводе. Ужасно переживает, что мне опять достанется что-нибудь более эффектное. Хотя его великаншу с сияющей головой поди переплюнь.

Правила игры очень просты: мы передаем друг другу полицейский фонарь, в свете которого человеческие страхи становятся зримыми и довольно непредсказуемым образом искажают облик своих обладателей, и направляем его луч на прохожих, идущих по улице Шварцо – по очереди, не присматриваясь, не выбирая. Собственно, это и есть самое интересное: кому из нас повезет. В смысле, чье чудовище окажется более эффектным.

Пока я веду, восемь – два.

Подходящее место мы подыскивали довольно долго. Для хорошей игры надо, чтобы улица, за которой мы наблюдаем, была довольно безлюдной, но при этом не пустынной. Толпы при свете нашего полицейского фонаря выглядят не особо интересно, просто куча-мала, поди разбери, где там у кого что. Но и ждать часами каждого следующего прохожего не хотелось бы. Так мы быстро заскучаем и бросим игру, я нас знаю.

Поэтому улица Шварцо – именно то что надо. Вечером буднего дня здесь совсем немного людей, однако они все-таки есть. Примерно один прохожий в минуту, именно то что надо, идеальный темп.

Вот и сейчас, не успела девица с темными волосами, наша благородная великанша, скрыться из виду, а к нам уже приближается следующая. У этой короткая стрижка, короткая куртка, очень короткая юбка и такие длинные ноги, что даже жаль направлять на нее фонарь – чудовищем больше, чудовищем меньше, сколько их уже было и еще будет, а такую совершенную красоту показывают не каждый день. Но Нёхиси снова пихает меня локтем в бок – эй, не вздумай пропускать ход!

Ладно, он прав.

– Ну наконец-то! Нашлась и на тебя управа! – торжествующе восклицает Нёхиси, когда длинноногая красотка у нас на глазах превращается в нелепое громоздкое существо, голое, синевато-розовое, складчатое, как собака шарпей, почти безногое и безрукое; в общем, очередная жертва массовой фэтхейтерской истерии, самое скучное зрелище на свете. И, похоже, самое популярное. Мы только начали играть, но она уже четвертая по счету, все ее предшественницы достались бедняге Нёхиси. Конечно ему обидно, с таким чудовищем не выиграешь, почти все что угодно гораздо интереснее, чем оно.

– Зато у нее, смотри, целых три головы, – огрызаюсь я. – Древняя ведьма, живьем пожирающая младенца, блюющий череп и презрительно ухмыляющийся очкарик с сигарой… погоди, а что означает очкарик?

– Да просто боится выглядеть дурочкой в глазах других людей, особенно мужчин с репутацией интеллектуалов, – пожимает плечами Нёхиси.

– Ясно. Однако разносторонняя барышня. За одну только ведьму, в смысле любимую мамочку можно было бы присудить мне победу… Ладно, убери кулак из-под моего носа, шучу я, шучу! Твоя великанша была в сто раз круче, не спорю. Восемь-три.

– То-то же, – снисходительно ухмыляется Нёхиси. – Я тебе еще покажу!