Макс Фрай - Зеленый. Том 3 [litres]

Сказал вслух, так громко, что в окрестных дворах испуганно взвыли собаки:

– Дорогой город Вильнюс, обрати, пожалуйста, внимание на меня. Я, понимаешь, так вышло, посланец волшебного мира. Пришёл тебя развлекать. Извини, что так поздно. Я вообще страшный тормоз. Должен был родиться, как минимум, пару тысячелетий назад, чтобы развести здесь драконов. Но представляешь, всё продолбал. В качестве извинения, сам могу превратиться в дракона. Но не прямо сейчас, если можно. Я немного устал с дороги, меня один старый вредный шаман два часа подряд заклинал.

Увлечённо гнал, по спасительной старой привычке в любых непонятных обстоятельствах веселиться, чтобы непонятные обстоятельства сильно много о себе не воображали, понимали, что тут есть кому их одолеть. В общем, неважно. Что-то он говорил, пока не почувствовал всем своим лёгким туманным телом счастливую звонкую дрожь. Сразу вспомнил, что она означает. Это город смеётся, он раньше часто его смешил.

Так обрадовался, словно всё уже получилось, дело сделано, все задачи исполнены, можно не париться, а просто весело жить.

Сказал вслух, глядя в предрассветное небо:

– Будем с тобой дружить. Ты крутой и волшебный. Единственный в мире настоящий город-колдун. И я тоже не самый скучный чувак на свете, тебе со мной повезло. Мы тут такое устроим, ты не поверишь. Да я сам не поверю. Никто!

Наконец он увидел, как к нему приближается туманное существо, огромное, ростом до неба, с многоруким двуногим, почти человеческим по очертаниям телом и головой то ли волчьей, то ли собачьей, с нахальной ласковой мордой и такой довольной улыбкой, словно пёс только что самолично взломал холодильник и уничтожил трёхдневный запас еды. Удивился: это, что ли, наш город так выглядит, когда хочет быть не суммой улиц, домов и парков, а отдельным, самостоятельным существом? Прежде он мне таким не показывался. И Стефан ничего подобного не говорил. Или у города на каждый случай своё обличье, как у меня гардероб? Может, он тоже пижон? И любит разнообразие? Похоже на то.

Сказал:

– Убиться, какой ты прекрасный. Самый красивый в мире чувак.

– Убиваться не надо, пожалуйста, – откликнулся город. – Лучше живым оставайся. Я тебя долго ждал.

– Договорились. Остаёмся живыми. Только чур оба! И я, и ты.

– Да что ж я, совсем дурак помирать, когда наконец началось интересное? – удивился город. И спросил: – А ты можешь на моих улицах настоящую Дикую Охоту устроить? Это уже немодно, я знаю. Никто так давно не делает. Но я, понимаешь, с рождения о Дикой Охоте мечтал.

– Да вообще не вопрос. Только не прямо сегодня. Мне сперва наверное в библиотеку придётся сходить. Потому что я уже подзабыл, как она должна выглядеть. Общую картину вполне представляю, но детали надо в памяти освежить.

– В библиотеку! – восхитился город. И с явным наслаждением повторил: – Ты отправишься в библиотеку! Ты самое культурное в мире волшебное существо!

Стефан встаёт и выходит из дома, не одевшись, как был. Он не чувствует холода, он сейчас вообще ничего не чувствует, кроме звенящей дрожи отпущенной тетивы. Всё-таки очень странно быть не стрелком, не стрелой, не её полётом, а выстрелом, который уже совершён.

Город бросается к Стефану, обнимает его всем собой. Эй, что случилось? Где наше общее сердце? Мы с тобой живые вообще? Ты со мной? Я стою? Мы ещё хоть когда-нибудь будем?

– Да не хипеши ты, – улыбается Стефан. – Мы с тобой не «когда-нибудь будем», мы есть. Не горюй, наше сердце вернётся. Нам бы ночь простоять, да день продержаться. Ты давай за меня держись.

Четыре часа спустя, то есть в начале восьмого того, что у нас в ноябре считается утром, Стефан толкает хлипкую дверь с полустёртой, явно давно неактуальной табличкой «Бюро переводов» и входит в кафе.

Тони, который в это время обычно только ложится, сейчас стоит у плиты и что-то так яростно перемешивает в кастрюле, словно получил заказ породить к обеду свеженькую Вальгаллу, и у него как раз начала закипать густая первоматерия, перемешанная с «Каролинским жнецом» [28] «Каролинский жнец» – сорт перца чили, считается самым острым перцем в мире. .

– Ладно, по крайней мере, ты есть, – не поворачиваясь, констатирует Тони. – Так уже легче. Что за хрень происходит вообще?

– Это временно, – твёрдо говорит ему Стефан. – Максимум, до вечера надо нам с тобой потерпеть.

– Хорошо бы! У меня не на месте… нет, даже не сердце. Не на месте весь я целиком. Собирался выйти на улицу, чтобы тебе позвонить, но есть у меня такое нехорошее ощущение, что не надо отсюда пока выходить. А то, чего доброго, морок развеется, и привет. Прикинь, до сих пор никогда не считал своё кафе мороком, даже в самом начале, когда ещё не привык. А сейчас физически чувствую, что оно в любой момент готово рассеяться. Но мне надо, чтобы кафе продолжалось, поэтому оно есть. И Жанна мне помогает. Больше всего на свете хочет, чтобы мы были. Вот просто на месте помрёт от горя, если не станет кафе. И это, представляешь, работает. Наша Жанна крутая. Не факт, что я бы справился без неё. Причём она устала, уснула, но мне труднее не стало. Значит она и во сне помогает. Ну и дела!

Стефан кивает, только сейчас заметив в кресле маленькую женщину с изумрудно-зелёной чёлкой. Собственно, одна только чёлка и торчит из укутавших её одеял. По привычке всё всегда объяснять своим молодым сотрудникам, он говорит:

– Поначалу во сне такие вещи обычно даже лучше выходят. Сомнения волю не тормозят.

Стефан ещё долго многословно рассказывает про волю, сомнения, сновидения, хотя сам понимает, что не этих объяснений Тони от него сейчас ждёт. Наконец берёт себя в руки, обрывает лекцию на полуслове и отвечает на буквально повисший в воздухе, единственно важный вопрос:

– Да живой он. Мало кто во Вселенной до такой степени жив! Просто настолько не здесь, насколько вообще возможно. Поэтому всё, что он сделал, сейчас пытается отмениться, словно не было ничего. Даже Проходы начали закрываться, что логично, это же он их открыл. Этого я не предвидел, хотя мог бы и догадаться; ладно, теперь буду знать. Когда я понял, что происходит, сразу пошёл к тебе. Проходы – чёрт с ними, откроем. А твоё кафе нам никак нельзя потерять. Юргис конечно вернётся, наведёт чары заново, но не факт, что получится точно как было. Чего доброго, без пианино останемся, или раковина на кухне исчезнет. Видал я в гробу такие нововведения, лучше не рисковать.

– Погоди, – говорит Тони. – Ты что, тоже вспомнил, как его звали… зовут? Я надеялся, это у меня просто фантазия разыгралась. Ум за разум зашёл.

– Вспомнил, – неохотно соглашается Стефан. – И все его дурацкие прозвища заодно. Но это нормально, я думаю. Ничего такого ужасного не означает. Просто показывает, насколько он сейчас далеко.