Макс Фрай - Зеленый. Том 3 [litres]

– Да я сам пока тоже не знаю, – признаётся Стефан. – Разобраться времени не было. Но где чашки, я уже выучил. Вот.

Пока я разливаю кофе по чашкам, в бесконечном пространстве, в темноте на границе между светом и светом, и светом, в дне, который не начинался, тянется вечно и заранее навсегда отменён, я, волна, достигшая неба, прошу: не отпускай меня, дай мне остаться. Здесь моё место, мой вечный дом.

И сам же себе отвечаю: здесь твой дом, но возвращаться не время. Иди, играй. Вернёшься потом.

Я возвращаюсь из собственной тьмы на запах кофе и голос Стефана, который спрашивает:

– Ты про Порог знаешь? Нёхиси тебе рассказал?

– Немного, не особо вдаваясь в подробности. Просто обрисовал ситуацию – человеческий мир сейчас стоит на великом Пороге, за которым – иная участь и даже иные законы природы. Причём заведомо ясно, что человеческий мир этот Порог не пройдёт. Но нас это не касается, у нас тут своя игра.

– Вот тут он ошибся, – Стефан морщится, как от боли. – Касается, к сожалению. Хотя я до последнего момента тоже был уверен, что нет. Да слушай, вообще никто не ожидал, что в ходе такого мягкого, бережного, почти условного испытания человеческий мир скатится в настолько низкое состояние. Здесь теперь даже не ад, как прежде, а просто кормушка для, скажем так, не особо брезгливых. Не более того.

– Просто кормушка?! Сурово. Не то чтобы я был в восторге от человечества, но по-моему, это уже перебор.

– Дыхание, – говорит Стефан. – Они с перепугу сдали своё право дышать. Такого ещё ни в одном аду за всю историю не было – чтобы за дыхание живых существ стали наказывать и штрафовать, а они с этим смирились, решили, что начальству виднее, надо терпеть.

– Так и знал, что это принципиальный момент. Вернее, чувствовал. Но рационально объяснить не мог.

– За рациональными объяснениями – это ко мне. Штука в том, что дыхание – единственный естественный процесс, в котором на равных задействуются тело и сознание, при условии, что дышишь осмысленно, положив внимание на каждый вдох. Так, конечно, мало кто делает, но потенциально все могут, это очень легко. Дыхание – самый простой способ связать временное смертное тело с бессмертным сознанием, единственный универсальный ключ, подходящий без исключения всем. Здешнее человечество отказалось от сакрального смысла дыхания, когда позволило ограничивать своё право дышать. Ну и всё теперь.

– В смысле – всё?

– Этот мир утратил статус реальности, предназначенной для живых, – сердитой скороговоркой объясняет Стефан. – Хотя формально, биологически здешние люди по-прежнему живы. Но это ничего не меняет. Настоящая жизнь – это жизнь бессмертной души. Вернее, сознания; ай, да как ни назови…

– Погоди. Ты хочешь сказать, что бессмертного сознания тут больше ни у кого нет?!

– Типун тебе на язык. Так, слава богу, даже в самых низших мирах не бывает – чтобы ни у кого. Куча нормального живого народу осталась.

– И где этот нормальный народ?

– Да везде понемножку. Все те, кто пока человечество дружно катилось в пропасть, в одиночку прошли свой личный Порог. Люди, звери, растения, призраки, реки, горы, моря, города и деревни, оборотни, духи стихий; короче, всех не упомнишь. Отличная компания подобралась. И довольно большая. Но всё-таки недостаточно для изменения общей судьбы.

– Обидно.

– Да не то слово, – вздыхает Стефан. – Этой реальности, конечно, крупно не повезло, что она числится именно человеческой. Были бы тут деревья, духи, или те же оборотни хозяевами, давным-давно чудесным образом преобразился бы весь мир.

– Вообще странно, что в таком важном вопросе всё решает какая-то абсурдная арифметика. Мало ли как себя повело большинство. Человеческий мир надо судить как художника – по лучшим произведениям, на остальное забить. А здесь, для начала, есть такие крутые мы – как шанс, обещание, возможность для каждого, кого угораздило родиться в человеческой шкуре, вот так же, с такою же силой и ясностью быть. Но мы почему-то, получается, не считаемся. Тупо количества не хватило! Это неправильно. Я не согласен. Нельзя с нами так.

– Я тоже думаю, что нельзя, – соглашается Стефан. – Но в подобных делах действуют совсем иные законы. Просто набирается некая критическая масса, и под её тяжестью вся реальность катится вниз. Мы-то, конечно, считаемся, ещё бы мы не считались! Просто в небесном банке у каждого свой личный счёт. Не выйдет поделиться с нуждающимися. Это так не работает. Невозможно пройти за других их Порог.

– Это понятно. И, теоретически, наверное справедливо. Но будь моя воля, забил бы на такую справедливость. Всех подряд пинками гнал бы из пропасти. За уши бы волок!

– Не сомневаюсь, – улыбается Стефан. – Потому что ты – типичный культурный герой. И дурак, как вашему брату положено. И при этом юная Бездна, которая всегда начинается с сердца, оно растёт гораздо быстрее всего остального. Ты сейчас практически из одного сердца и состоишь.

Всё вот прямо сейчас и рушится. Это не о каком-то возможном будущем разговор. «Будущее» – умозрительная абстракция, о нём можно думать и беспокоиться, но на практике существует только «сейчас». Стефан, я, заколдованный дом, то, что кажется небесами, когда я к ним поднимаюсь тёмной горячей волной, пустая кофейная чашка, моя память о том, кем и чем я бываю, подоконник, ноябрь за окном, поднявшийся шторм и вечность – кажется, короткая, как мгновение; ладно, вечностями не бросаются, какую выдали, такую берём.

Стефан трясёт меня:

– Эй, возвращайся давай. Тебя, конечно, шикарно уносит, аж завидно. Но дела у нас с тобой пока в человеческом мире. Я ещё очень много должен тебе рассказать.

– Рассказывай, – откликается моим голосом кто-то почти незнакомый, человек, которым я был когда-то; ладно, допустим, я сам.

– До Нёхиси я не могу достучаться из-за изменения статуса этой реальности, – говорит Стефан. – Он меня не слышит, потому что нас друг для друга нет. Шаману из нашего мира, каким бы крутым он ни был, больше не положено заклинать всемогущих, и точка. Это, знаешь, как в старину говорили, «волчий билет».

– Хренассе, – вздыхаю. – Дожили. Вот спасибо, дорогой человеческий мир! Странно, кстати, что Нёхиси этого не предвидел. Он же всеведущий, блин!

– Да всё он прекрасно предвидел, – кривится Стефан. – Просто забил. Сказал мне на прощание, что его воля превыше необходимости, поэтому всё само как-нибудь да уладится. Он вернётся, потому что ему с нами нравится, а там хоть трава не расти. «Само уладится», как я теперь понимаю, означает, что улаживать будем мы.

– По сравнению со всем остальным, что я от тебя услышал, это как раз вполне оптимистично звучит. Уладим, куда деваться. Всё-таки мы это мы.