Наль Подольский - Повелитель теней: Повести, рассказы
- Название:Повелитель теней: Повести, рассказы
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:ТЕРРА — Книжный клуб
- Год:1998
- Город:Москва
- ISBN:5-300-01987-9
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Наль Подольский - Повелитель теней: Повести, рассказы краткое содержание
Повесть «Кошачья история» была в свое время удостоена в Париже литературной премии имени В. Даля. Речь в ней идет о духовной беспомощности человека, прополосканного в щелочных растворах материализма. Осознав существование иных миров помимо осязаемого физического, он теряет внутренние опоры, попадает в поле действия темных сил и создает в своей душе образ дьявола.
Остальные повести и рассказы сборника можно рассматривать как своеобразную демонологию Петербурга, в которой описаны различные игрища именитых и нечиновных бесов, искони облюбовавших невские берега.
Повелитель теней: Повести, рассказы - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Сухая старушка с поджатыми жадно губами трясет пепельным узлом на затылке, и в печальных совиных глазах ее — слезы.
— Мерзавец… он меня разорил.
— Что поделаешь, тетушка, — хихикает кто-то, — Игра есть Игра.
Рядом тем временем мальчик, в пиджачке и клетчатом галстуке, исподлобья косясь на старушку, что-то тянет с карты к себе.
А со мной — непонятное: трудно дышать и еле стою на ногах.
— Прекрасно, на сегодня достаточно, — командует клювоносый, — любезнейшая племянница, вы законный трофей короля. Ах, король, какой вы счастливчик!
Яркий свет, длинный стол накрыт к ужину, скатерть слепит глаза. Перед каждым прибором багровый бокал. Нас сажают на почетное место.
Все жуют молча, тишина, только хруст челюстей.
Однорукий старик, пухлый, с детским румянцем, первый тянется за вином:
— Чего же мы ждем? За удачу! За успех Игры!
— Вы правы, любезный родственник, — поднимается клювоносый, и старик, как нашкодивший школьник, отставляет бокал.
— Мы пьем за прелестную пару, за бурлящую юную кровь, — клювоносый чокается со мной и племянницей, — и конечно, любезный родич, мы пьем за успех Игры! — чокается со стариком.
— За успех… за успех Игры… — шелестят над бокалами губы.
А старуха совиным взглядом смотрит злобно и горестно и бормочет что-то другое, проливает на стол вино. Чувствую: сзади, над шеей, нависли костлявые пальцы, надо бы оглянуться — и не хватает сил.
Я устал. Опираюсь на стол, слипаются веки. Но мне спать не дают, тянут за руку.
Открываю глаза с усилием. Белый призрачный свет, пустой стол, все ушли, осталась одна племянница, она тянет меня за рукав.
— Тебе нужно поспать, идем.
Взгляд неласковый, смотрит в сторону. Разеваю, как рыба, рот, язык еле ворочается:
— Чем я… тебя… рассердил…
Отводит глаза, берет за руку, ведет за собой, как ребенка.
— Осторожно, порог. Не споткнись.
Спотыкаюсь. Она наготове: поддерживает и не дает упасть.
Еще долго идем. Полутьма. Натыкаюсь на что-то и на этот раз падаю. Падаю приятно, на мягкое. Это кровать.
Не хочу отпускать ее руку, боюсь, что уйдет. Она поправляет подушку и садится рядом со мной. Я пытаюсь приподнять веки, но она накрывает глаза мне ладонью:
— Спи, не стесняйся. Игра отнимает все силы. Дядюшка толкует не зря о юной горячей крови.
Вижу близко ее глаза и в них вижу жалость. Хочу спросить: почему? Но на это уже нет сил…
Просыпаюсь от радости: ощущаю тепло ее пальцев губами. Голос строгий, но в нем слышу улыбку:
— Поднимайся, давно уже день! Ты проспишь все на свете, в том числе и меня.
— Тебя — ни за что. — Прижимаюсь к ее ладони щекой. А в памяти спряталась тень, копошится где-то соринка. — На что ты вчера рассердилась?
Взгляд веселый, но губы упрямо поджаты.
— Не скажу.
Я тяну ее за руку, она же со смехом старается не упасть на меня. Кажется, я догадался.
— Слушай: я сделал что-то не так, а ты не хочешь сказать из-за каких-то правил?
Отводит глаза.
Обнимаю за плечи и пытаюсь заглянуть ей в лицо — отворачивается, смеется, смотрит вверх или в сторону, и никак не поймать ее взгляд. Внезапно она наклоняется, быстро, как будто клюнув, целует меня и убегает прочь. Издалека, из-за двери, радостный голос:
— Вставай!
Мы на улице. Солнце и снег. Разноцветно сияют сосульки. Бродим по пустырям, по дворам, перепрыгиваем канавы, даже лезем через забор поглазеть на старую церковь. О чем-то важном молчим, болтаем — о пустяках и чему-то все время смеемся, знакомимся с бродячими кошками, лижем сосульки — одним словом, вдвоем принимаем во владение город и во всякую мелочь вникаем вместе, не разнимая рук. Даже пульс у нас и тот одинаков, это мы проверяли вполне серьезно.
Нам навстречу — гигантская серая глыба, бетон и стекло: кино. Входим в фойе. По воздуху летают большие рыбы, акулы из прозрачного пластика, в брюхе у каждой — сиденья, и в обнимку катаются парочки. Акулы взмывают, пикируют, делают мертвые петли, и девицы от страха визжат, а парни хохочут.
Я присматриваюсь к акулам. Что-то в них мне не нравится. Вроде бы — просто игрушки, наподобие больших воздушных шаров, и люди выходят из брюха довольные и невредимые. Но есть в них коварная акулья повадка, что-то от настоящей, живой и опасной акулы, и я продолжаю присматриваться. Вот одна из них отбилась от стаи, как мне кажется исподтишка, и кружит под потолком, пишет восьмерки между колоннами из бетона, а потом воровато плывет в дальний и темный угол, туда, где ее не видит старушка в сером халате — акулья надсмотрщица. Вижу — парочка в брюхе акулы становится все бледнее, стирается окраска одежды, и оба становятся вдруг прозрачными: акула переварила добычу. Лениво и сыто она возвращается и ложится как ни в чем не бывало у стойки буфета на пол, и еще разевает пасть, будто люди только что вышли. Подходит старушка со шваброй, подметает в полиэтиленовом брюхе и выбрасывает, ворча, две шапки:
— До чего народ непутевый… выпимши приходят с утра.
Наша очередь, и я не знаю, что делать. Объявить, что она только что съела двоих пассажиров? Не поверят, поднимут на смех…
Я оглядываю придирчиво пасть и пальцами пробую зубы:
— Нам не нравится эта, зубы плохо наточены… Пожалуйста, дайте другую.
И акулья надсмотрщица, вместо того чтоб ругаться, молчит, ухмыляется странно и ведет нас к другой, такой же лоснящейся твари. Нажимает у основания челюсти железный рычаг, и пасть открывается.
Ну и тварь нам досталась — носится, будто сошла с ума, тычется в стены и по-хамски толкает товарок. В брюхе тесно настолько, что можно сидеть, лишь держа друг друга в объятиях, — видно, в этом и есть смысл забавы. Мы не визжим, однако без причины смеемся и начинаем неожиданно целоваться. Я совсем уже забыл свои страхи, но внезапно ее щеки бледнеют, меркнут глаза, и губы теряют цвет. Я ее прижимаю к себе, но лицо растворяется в воздухе, и волосы, и одежда, и вот уже мои руки обнимают бессмысленно пустоту.
Я мечусь по кабине в бешенстве, что-то кричу, молочу кулаками, ногами в упругую кожу акулы, я готов ее рвать зубами в первобытной звериной злобе, но натянутая синтетическая пленка совершенно неуязвима. Проклятая тварь — должно же быть, наконец, у нее что-то, что можно было бы поломать! Под сиденьем нащупываю какие-то провода и рву их с остервенением. Акула перестает извиваться и застывает на месте, переворачивается вверх брюхом, плавно опускается на пол и опадает, как сдувшийся шарик.
Копошусь в полиэтиленовых складках, стараюсь из-под них выбраться, рядом копошится кто-то еще. Неужели это она? Я боюсь уже верить своим ощущениям, но мы сталкиваемся нос к носу. Она шепчет сердито и быстро:
— Что ты наделал? Нам может за это влететь!
Выбираемся на свободу.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: