Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — виконт

— Да вы прямо святой Августин!

Барбаросса проворчал угрюмо:

— Это какой еще Августин?

— Августин Блаженный, — объяснил Смит. Не дожидаясь расспросов, крикнул: — Мне в детстве рассказывали, что не было лучше его стрелка из лука!.. Когда он был язычником, конечно.

Он благочестиво перекрестился, не прерывая бешеной скачки, король посмотрел на нас, нахмурился, но смолчал.

Сочная трава шелестит под конским брюхом, цепляется за стремена. Из-под копыт выпрыгивают рассерженные зайцы, толстые, как кабаны, вспархивают птицы. Конь сэра Смита пугался, фыркал, сам он восхищенно ругался: столько птиц в одном месте, что за непуганый край! Я помалкивал, не зная, сколько особей должно быть на квадратный километр. И каких. Для меня это все птицы: различаю только по размеру и цвету, а из пород знаю разве что воробьев, кур, уток и гусей, все остальное — просто птицы.

Пес время от времени бросался за дичью, даже успевал догнать и задавить, но я добычу не принимал, и он, смирившись, несся рядом хмурый и недовольный, уже не обращая внимания на выпархивающих и выскакивающих.

Еще, я помню, в старину было принято половину пути проходить пешком, давая отдых коням. Рыцари даже в полном облачении могли бегать и прыгать, так что обычно после пары миль езды с коней слезали даже тяжеловооруженные воины и, разминая ноги, шли, а то и бежали в полном вооружении, с мечами и топорами за спинами или у поясов.

Хорошо подготовленная армия, что умело рассчитывает силы как свои, так и конские, могла совершать далекие конские переходы. Я поглядывал на спутников и внезапно поймал себя на мысли, что еще ни разу не видел, чтобы всадник слезал с коня и бежал с ним рядом. Похоже, здесь кони выносливые, с утра до вечера несут рыцаря в тяжелых доспехах и все еще не падают.

Если не считать многочисленных крестьянских лошаденок, мелких и слабосильных, рыцарские кони, насколько помню, везде как на подбор рослые, могучие, крепкие. Эти вот, на которых мы сейчас, отличаются только скоростью. Обычно рыцарские кони достаточно медлительные, такова расплата за крепость и выносливость, но в здешних землях заводчики сумели соединить с мощью животного еще и дивные скоростные качества.

Конечно, не арабские скакуны, но и эти могучие животные могут нестись галопом часами, а не три минуты, как обычные рыцарские кони, предназначенные только для таранного удара.

— Если эта земля, — проговорил я с сомнением, — в самом деле такая, как выглядит, хорошо бы и здесь кого-то поселить. Вон сэр Смит пронесся, за ним комья чернозема, как будто стая ворон!

Барбаросса сказал с сомнением:

— Я над этим подумывал, но…

— Сил не хватает?

— Говорят, — ответил он с тем же сомнением, — земля попорчена.

— Чем, экологией?

Он посмотрел на меня с высокомерным подозрением правителя, которому придворный старается всучить жену в любовницы.

— В смысле, магией? Вот-вот, эта гадость чаще всего незрима. Надо, чтобы священники здесь все освятили. А то и не один раз. Но бывает, что и молитвы не помогают, если магия сильная или…

— … что еще?

— древняя, — закончил он с тяжелым вздохом. — Древние знали такое, что нынешний народ никогда не поймет.

Я посматривал по сторонам с опаской еще большей. Для короля и сэра Смита привычно, что есть нечисть, что Божья Матерь может заступиться, а дьявол, напротив, унести душу, что ведьмы летают на помеле и что каждый в этом мире за себя. Я же принимаю это умом, куда денешься, но подспудно еще на что-то надеюсь, есть же милиция, над которой смеемся и изгаляемся, есть правительство, что спасет, защитит, поможет, выплатит компенсацию…

Из рассказов сэра Смита, да и самого короля я понял — здесь прошла не одна волна нашествий. Силы Тьмы накатывались и… не откатывались, словно просачивались в почву, зарывались, потому столько чудищ, странных птиц, необычных ящериц и даже насекомых, ранее невиданных.

Появились ядовитые цветы, но ядовитые не для всех, иначе все бы перемерли, а так бабочки и стрекозы охотно лакомятся их пыльцой. Опыляют. Зато если коза или олень съедают такой цветок, тут же мрут в жутких мучениях. Звери это поняли, такие цветы обходят стороной. Вроде бы безобидные лопухи и простые травы обзавелись жуткими шипами. Ни одна коза или корова не рискует сорвать хотя бы листок, зато местные колдуны тут же приспособили корешки таких трав для волшебных отваров, листья тоже идут на зелье.

Люди наловчились колючки срезать и обматывать, даже украшать ими изгороди, чтобы и чужая коза не забралась в огород, да и сама нечисть таких колючек побаивается, если не слишком оголодала. Но в этих местах, захваченных нечистью, откуда отступили все королевские войска, жизнь, как ни странно, теплится, а кое-где даже процветает.

Все поселения расположены в излучинах рек, и любая семья, что приходит на новые земли, оказывается в сравнительной безопасности, стоит прокопать широкий ров, чтобы не перепрыгнуть, и построить мостик, выложенный крестами и освященный местным священником. В ров запускают воду, а нечисть, как известно всем, водные преграды одолеть не в силах, через освященный и политый святой водой мостик могут пройти только те, кто ничего не имеет общего с нечистой силой. Иногда пускают паром, на который нельзя ступить, миновав освященные и окропленные святой водой доски.

Я вздрогнул, услышав впереди взволнованный голос Смита. Его могучая фигура маячила далеко впереди, высматривает дорогу и старается принять первый удар на себя, тем самым обращая внимание короля как на верного защитника.

— Волки! — услышал я его крик. — Господи, какие здоровенные…

Пес с поднятой шерстью стоит рядом с ним. Небольшой редкий лес, впереди на освещенном солнцем просторе десятка два серых зверей расположились, как в солярии, двое лениво терзали свежепойманного оленя. Пес заворчал, обнажив клыки, посмотрел на меня вопросительно.

— Нельзя, — сказал я отечески. Барбаросса поинтересовался хмуро:

— Хотя волки в самом деле здоровенные… но ваша собачка, думаю, одолеет. А там стоит двух-трех задрать, стая разбежится.

— Я не хочу, — сказал я твердо, — чтобы мой песик дрался!

— Почему? — удивился он.

Смит тоже посмотрел с великим недоумением.

— Может быть, — ответил я разозленно, — хочу из него скрипача вырастить! Или напротив — гуманиста.

Не слушая их больше, взял лук и наложил на тетиву стрелу. Смит сразу смерил взглядом расстояние до волков.

— Далеко?

— Нет, достать могу…

— Так стреляйте же, — сказал он кровожадно, — стреляйте, чтоб им…

Он оглянулся на Фриду и смолк. Я все еще не решался спустить тетиву: вдруг эта орава пугнется так, что ринется в нашу сторону. Я помню, что, если задумавшемуся медведю гаркнуть на ухо, он с перепугу ломанется в том направлении, куда смотрит. Может стоптать самого гавкателя, а потом через сотню шагов помрет от инфаркта, у медведей сердца слабые, на них никто никогда не кричит, вот и нет защиты от дурного гавка.