Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — виконт

Они летели с оглушительными криками, гримасничали, я чувствовал их похоть, что, однако, выльется в укусы и терзание жертвы, вон какие зубы и когти.

— Далеко зашла на Юге демократия, — процедил я сквозь зубы, — далеко…

Сэр Смит огляделся, вскрикнул:

— Вот здесь можно спрятаться!

Впереди тесная группка высоких деревьев с густыми кронами, мы поспешно пустили туда коней, я на скаку выхватил лук. Король не успел слова сказать, как я наложил стрелу и выстрелил, тут же выхватил другую, однако вампирши, если это вампирши, уже скрылись за пышными кронами. Я не успел проследить взглядом за стрелой, однако вскоре раздался треск, ветви закачались, посыпались сучья, и в ворохе зеленых листьев с тяжелым стуком на землю упало настолько бледное женское тело, что казалось голубовато-зеленым.

Сэр Смит выругался, помянув черта, за что сразу же начал спешно извиняться перед Господом, король без страха шагнул к сраженной. Одно из кожистых крыльев вяло трепыхнулось в воздухе и опало, а второе вампирша придавила всем телом. Стрела торчит в боку, кровь течет слабо, на теле куда больше царапин от сломанных веток, ободрали, как Рэмбо.

Пес оказался перед добычей раньше всех, обнюхал, сел и озадаченно оглянулся на меня. Черные как смоль волосы сраженной красиво растрепались, она слабо застонала, глаза раскрылись. Сэр Смит снова выругался, рука дернулась к мечу, и тут же начал умолять Господа простить его и за богохульство, и за то, что едва не обнажил меч на женщину. Глаза вампирши фиолетовые, крупные, с огромной радужкой, что неудивительно, понял я по-дарвиновски: живет в темноте, нужно улавливать больше света. Это у монголов и чукчей солнца избыток, а тут все путем: дитя ночи. У летучих мышей глаза тоже огромные, как у манговцев.

Пока мы таращились, она попыталась привстать, охнула. У меня мороз прокатился по шкуре от вида ее зубов: вообще-то белых и ровных, как у маркизы Помпадур, однако же клыки… Впрочем, у бобров, по слухам, зубы растут всю жизнь и к тому же самозатачиваются. Но бобры хоть дерево грызут, истирают зубешки, а на сладком человечьем мясе хрен даже затупишь.

Король посмотрел на ее нагое тело с неодобрением. В самом деле, подумал я, чересчур для этих времен худая, как манекенщица, ребра выступают под тонкой кожей все до единого, живот запал, груди мелкие, хоть и хорошей формы, ноги длинные, как у подростка, нефункционально красивые, с аристократичными лодыжками… Да еще волосы просто чудо: длинные, пышные, блестящие, со здоровым блеском «хэденшолдэрс» и без всякой перхоти. Просто кукла Барби какая-то, уродище, в эти века в моде коровистые фламандки, кто не верит, пусть спросит у Рубенса.

Не выпуская лука из рук, я перебежал на другую сторону дуба. В голубом просвете мелькнули два крылатых тела, тут же скрылись.

— Ваше Величество! — предупредил я. — Будьте наготове! Могут пешком…

Король всхрапнул, лицо стало пунцовым.

— Чтобы я дрался с женщинами?

— Но если нападут?

Он ответил с негодованием:

— Женщин нужно насиловать… еще можно им дарить любовь, замки, выдавать замуж, если забеременели… но убивать — нет, это не по-мужски!

— А если вцепятся в горло?

— Так защищайте своего короля, — ответил он сурово. Я пожал плечами, хотел напомнить, что он вовсе не мой король, я своим королем считаю Шарлегайла. Ну да ладно, все младшие по чину должны козырять старшему, даже если тот в неприятельских рядах.

— Что с этой делать? — донесся голос сэра Смита. Женщина шипела на него, как кошка, скалила зубы.

Она уже сидела, опираясь на одну руку, вторая безжизненно висит вдоль тела, крылья похожи на обвисшие мокрые тряпки. Копна волос красиво струится по спине, маленькие упругие груди бесстыдно смотрят ярко-красными, словно раскаленные наконечники стрел, кончиками.

Я крикнул издали:

— Да убейте, всего-то делов!

— Но, сэр Ричард… это же… женщина!

— Тем более, — ответил я хладнокровно. — Убейте, пока еще у вас не на шее. Потом освободиться будет труднее, по судам затаскает. Верно, Ваше Величество?

— Верно, — ответил он. — Убивайте. Я отвернусь, на моих глазах женщин убивать нельзя, но за моей спиной — нужно.

Фрида наконец сказала тихо:

— Если для вас, сэр Смит, это трудно, то могу сделать я.

— Нет, — сказал я поспешно, — тебе нельзя. Ты будешь убивать человека, тебе будет гадко… и вы двое тоже станете терзаться муками совести…

Стрела сорвалась с тетивы, женщина опрокинулась от сильного толчка. Стрела, пробив левую грудь насквозь, пригвоздила ее к стволу. Я убрал лук и сказал хладнокровно:

— Поехали!

Только через четверть мили сэр Смит, что долго присматривался ко мне, спросил осторожно:

— А как вам… или паладины чувствуют иначе?

Я отмахнулся.

— В человека стрелять, тем более убивать, — большой грех. Но можно стрелять в дичь, в дерево, просто в мишень… В этом случае нет никакого греха.

Фрида завозилась, сказала мне в ухо:

— Впереди болото. Ваша милость, вы знаете?

— Нет, — ответил я честно. Прислушался, в самом деле в воздухе появился гнилостный запах болота, даже вроде бы донесся бычий рев, так обычно кричит болотная выпь. — Надо обойти?

Она подняла ладошку, подвигала пальцами.

— Нет, — сказала нерешительно, — вроде бы болото старое. Чудовищ уже нет, вы пройдете. Разве что коней придется в поводу…

Воздух стал тяжелее, жарче. Деревья стоят редко, даже от их стволов пышет, как от работающих печей. Когда лес кончился, я ощутил, как сильно парит, словно в ожидании большой грозы. Смит крикнул, что впереди болото, не лучше ли обойти, но ни справа, ни слева не видать края. Я первым слез, велев Фриде оставаться в седле. Она страшно конфузилась и порывалась соскочить в самую грязь, нельзя же, чтобы она сидела, как принцесса, а ее господин вел коня в поводу, как последний ее слуга, но я цыкнул, сделал страшное лицо, и она испуганно затихла.

Первые сотню шагов мы шли по сухому, лишь толстый слой мха мягко прогибался под сапогами, затем подошвы заскользили по студенистому дну. За щиколотки пытались цепляться водяные травы, в небольших сохранившихся лужицах плавают роскошные кувшинки, над болотом стаи комаров, воздух теплый и плотный, как парное молоко, свет солнца какой-то неуверенный, робкий, как будто пропущенный через очень тонкую кисею.

Пес ухитряется не только перескакивать с кочки на кочку, не замочив лап, но еще и выдернул слишком приблизившегося к поверхности крупного сома. Смит закряхтел, не зная, как отказаться, Пес тыкал ему добычу настойчиво, но кое-как взял, сунув под жабры целиком ладонь. Сом извивался, колотил по шлему и бронированному туловищу хвостом так, что по всему болоту раздаются шлепающие удары, а обрадованный Пес бросился выискивать еще рыбу.