Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – воин Господа

Ягеллан повернулся к нам. Его шатало, он явно был измучен до крайности, а страшные шрамы, перекашивая половину лица, придавали жуткий вид.

– Улаф, – велел он осевшим голосом, – немедленно бери десяток... нет, пару десятков лучших воинов. Скачи по следам. Найди! Найди эти доспехи! Только с ними я могу пройти защиту и получить меч и доспехи Арианта.

Улаф попятился, ожег нас ненавидящим взглядом, исчез. Страшное, обезображенное лицо Ягеллана дергалось, шрамы пульсировали, словно внутри что-то кипело. Глаза вспыхнули, но тут же погасли. Я впервые увидел, что Ягеллан не только обезображен, но и выдоен до последней капли.

– Не может быть, – прохрипел он с ненавистью. – Не может быть... чтобы все было потеряно! Была только одна возможность пройти защиту... именно в доспехах святого Георгия! Но теперь опять века... а то и тысячи лет... Если доспехи затеряются, заснут в каких-то щелях, как спят в этой земле тысячи странных изделий древних времен, то... Единственная малая радость, что у меня осталась, – это подвесить вас всех над медленным огнем. Я это сделаю, сделаю с радостью...

Ланселот зашевелился, открыл затуманенные глаза. Рука его вздрагивала, но тянулась к мечу, что лежал рядом. Асмер стиснул кинжал, а Бернард выпрямился во весь рост, сказал гулко:

– Ню-ню. Сделай... если сможешь.

За спиной Ягеллана стояло еще около двух десятков воинов с обнаженным оружием в руках. Все смотрели на нас с почтением и страхом. Ягеллан указал в нашу сторону.

– Взять их!.. Если не сможете взять живыми, то... так и быть – убейте! Я все же получу какое-то удовольствие, когда изрежу их тела на куски... и скормлю собакам. А потом вы возьмете Зорр... и ваши победоносные войска ничто не остановит!

Воины двинулись на нас, прикрываясь щитами, очень осторожные. Даже те, что вели себя в прошлый раз, как берсерки, в этот раз шли смирные, как овечки. И держали строй.

Бернард тяжело замахнулся топором, но я его опередил, сделал выпад, поймал врага на ложный замах, а сам ткнул мечом, как шпагой. Воин всхлипнул и повалился навзничь, расстраивая слаженный строй.

– Хорошее начало, – слабо сказал Асмер. Он бледно улыбался, в обеих руках его по кинжалу, но вставать он не решался. Под ним широкая красная лужа, из глубоких ран на ногах все еще сочатся кровь и сукровица.

– Их нам и на семечки не хватит, – сказал я нагло. Они ринулись в нашу сторону. Я вскинул меч... мир вспыхнул слепяще-ярким светом! Стало светло, я б сказал, как днем, если бы это не было днем, но даже небо над нашими головами на краткий миг превратилось от неожиданности в темное и звездное, а нас высветило, как мощными прожекторами. Земля загудела под грохотом множества копыт.

Воины оглядывались, вскрикивали в ужасе. Со стороны леса неслись огненные всадники. В руках у них сыпали искрами поднятые к небу огненные мечи. У коней из ноздрей вырывалось красное пламя. Оранжево-желтые мечи и красное пламя, а остальное все было белое, настолько белое, что всадники сливались с белоснежными конями. Во главе конного отряда несся огромный человек с развевающимися седыми волосами.

Воины, вопя, побросали оружие и начали разбегаться во все стороны. Всадники пронеслись через них, я ощутил волну жара, огненные люди и кони разом исчезли, а на земле остались быстро высыхающие грязные лужи.

Бернард ударил обухом топора по голове Ягеллана. Асмер приставил острие ножа к подколенной жиле мага. Смертельно испуганный, трясущийся, он пошатнулся и покорно встал на колени. Бернард сорвал у него с плаща длинный расшитый золотом шнур, Ягеллан вытянул шею, но Бернард всего лишь крепко связал руки за спиной.

Седой всадник легко спрыгнул с коня. От него шел чистый, радостный свет, перед которым дневной свет казался сумерками. Он был в одном хитоне, ворот на груди распахнут, открывая густые заросли снежного цвета, в которых запуталась бы даже крупная мышь. Я боялся взглянуть в глаза всаднику, страшась не увидеть в глазных яблоках зрачков вовсе, а когда все-таки взглянул, в глазных впадинах не было даже глазных яблок – колыхался чистый, первозданный свет.

– Когда на одной стороне выступает колдовство, – произнес он богатым резонирующим голосом, – на другой стороне вправе выступить равная по мощи святость.

Бернард ни фига не понял, но поклонился и ответил с достоинством:

– Милорд, мы выполняли свой долг.

Огненноглазый кивнул, прошел мимо, пальцы его на ходу коснулись Ланселота. Взглянул на Асмера быстро и остро, чему-то улыбнулся, похлопал по плечу. Асмер вздрогнул, в глазах появилось непомерное изумление. На грудь Совнарола, что не подавал признаков жизни, огненноглазый опустил ладонь и подержал, прислушался. Мы смотрели на него во все глаза, он тронул Сизигмунда, а Бернарда одобрительно ударил по плечу, сказал звучным голосом:

– Благодарю за службу, центурион!

Я подумал, что вряд ли Бернард знает, что такое центурион, но когда огненноглазый наконец повернулся ко мне, я сказал торопливо:

– Похоже, Карл собирается повторить штурм Зорра! Вы со своими всадниками... кстати, куда они делись... не собираетесь помочь?

К огненноглазому подошел конь, потыкался мордой в плечо. Справа и слева от седла висело по грубому мешку, в обеих легонько позвякивало железо.

– Помочь? – услышал я сильный, совсем не старческий голос. – Нет, это не для меня... Даже нынешняя выходка... это уже чересчур. Просто однажды я вот так уже скакал с мечом в руке... В прежней жизни. Вот что, Дик... держи щит...

В великом изумлении я увидел рыцарский щит дивной работы, машинально взял. По спине побежали мурашки, я узнал этот щит. Огненноглазый повернулся снова, в его руке возникли великолепные ножны. Рукоять меча из них торчала строгая, без украшений. Сердце мое дрогнуло. Украшений нет, но форма такая, словно над нею потрудился институт по дизайну, а каждый изгиб рождался в результате тщательнейшей работы математиков-топономиков. Старинные пушки, как я видел в учебниках истории, все с выпуклыми фигурами львов, орлов, грифонов, единорогов, а современные – гладкие, простые, такое же впечатление произвел и этот меч, но я всеми фибрами чуял, что и... гм... по эффективности он отличается от увиденных прежде мечей, как современная пушка от пушек Ивана Грозного.

Я прошептал:

– Тертуллиан, но это же невозможно...

Он засмеялся, показывая крепкие зубы из пляшущих языков белого огня. Увидев мой пристальный взгляд, дернул щекой, зубы стали обычными, желтыми, со съеденными краями.

– Ты знаешь, – ответил он спокойно, – возможно.

– Но как, – вырвалось у меня блеющее, – ведь Ягеллан жив, у меня ничего не получилось!

– Получилось, – сказал он. – Ты лихо обрушил на него целую гору! Это было зрелище. Спасая шкуру, он снял заклятие и собрал всю мощь до последней капли, чтобы выползти живым. Ну, я не стал досматривать зрелище, хоть и хотелось. Взял, сам понимаешь, доспехи... Долго думал, что с ними делать. Ревностному Христианину их нельзя касаться, велик риск загубить душу. Словом, в конце концов придумал.