Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – воин Господа

Он протянул мне меч рукоятью вперед. Я не брал, ошалело всматривался. Тертуллиан сказал строго:

– Возьми! Меча первым должен коснуться ты.

Конь мягко ткнулся ему в спину лбом, положил на плечо длинную умную морду и посмотрел с укоризной на всех нас. Тертуллиан спохватился.

– Пора! Вы знаете, что делать.

Он сбросил на землю оба мешка, конь под ним красиво взвился на дыбы, Тертуллиан вскинул руку в прощании, исчез. Наши кони стояли неподалеку, а мой конь в сторонке что-то жрал, я слышал хруст, словно работала мощная камнедробилка.

Сигизмунд подошел робкими шажками. Лицо его вспыхнуло алым огнем, тут же пурпур быстро опустился на всю фигуру, и золото заблестело, как жар. Это яркое солнце высунулось из-за туч, отшвырнуло тени, как ударом моего молота, и остатки тьмы ринулись прятаться в щелях и за камнями. Бернард в изумлении смотрел на меня и покачивал головой. Он почти не обратил внимания, что все его раны зажили от дружеского удара святого по плечу, это Асмер ликовал, ощупывал себя, постоянно проводил ладонями по лицу, пытаясь отыскать украшающие лицо героя шрамы. Ланселот стоял над Ягелланом, что-то спрашивал настойчиво, приставив острый клинок к горлу. А Совнарол зашевелился, сел, упираясь руками в землю. Глаза его были закрыты.

Сигизмунд почтительно преклонил колено.

– Сэр Ричард! Ваша милость, почтите меня великой честью... помочь вам облачиться в доспехи великого Арианта!

– Почтю, – ответил я. – Давай, действуй. Хрен их знает, как они одеваются.

По красивому лицу Ланселота пробежала судорога, но рыцарь смолчал, только метнул в мою сторону ненавидящий взгляд.

Сигизмунд с почтением и трепетом развязывал мешок. Лицо молодого рыцаря озарилось неземным светом, глаза блестели как звезды, голос стал звучнее, а когда он выпрямился с панцирем в руках, от него самого исходил свет.

Панцирь мне показался слишком прост, что-то вроде жилета из двух половинок. Сигизмунд приставил одну к моей груди, вторую к спине, щелкнуло, я слышал изумленный вопль моего преданного вассала:

– Они слились!..

– А как я вылезу? – спросил я сварливо.

– Ну... гм.. Господь же милостив?

Однако в панцире я чувствовал себя свободно, словно в самом деле влез в старый, разношенный жилетик из джинсовой ткани. Сигизмунд обеими руками, как королевскую корону, опустил мне на голову шлем. В его юном лице я видел безмерный восторг и восхищение.

Напоследок он пошарил в опустевшем мешке, на свет появились два, нет, четыре браслета. Все шириной с ладонь, но два таких, что мне разве что на бедра, два могли бы на бицепсы... или на то место, где у людей бицепсы, а у меня то, что я тоже называю бицепсами.

Глаза Сигизмунда чуть расширились, он явно впервые зрит такое, это у меня от таких браслетов в глазах рябит в бесконечной «конине», «зенине» и подвигах говорящих на американском сленге Геракла – Одиссея-Синдбада, но, едва я закатал рукава, Сигизмунд смекнул и одел мне на бицепсы те, что для бедер, а бицепсовые – на запястья. Оба мы испытали минутную неловкость, ибо Ариант явно был каким-то горным великаном, мои бицепсы в его браслетах – как червяки в трубе нефтепровода, но едва эти железки оказались на месте, то ли уменьшились, то ли мои мускулы от возмущения напыжились, но я ощутил приятное и надежное прикосновение металла, плотное, словно браслеты приросли к коже.

Бернард оглядел меня с головы до ног критически, придирчиво. Я чувствовал себя в этих браслетах глуповато, похожий на Шахерезаду перед шахом. Взгляд Бернарда был страдающим.

– Меч, – громыхнул он. – Что за меч... император отдал бы половину земель за такой... И корону бы отдал! Но доспехи... гм... не понимаю. Либо парень из очень жарких стран, либо тогда лучше ковать не умели. А щит... что на нем за звери?

Сигизмунд с готовностью поднял щит, руки вздрогнули, он всмотрелся, перевернул, на щеках вспыхнул румянец, торопливо протянул щит Бернарду. Сердце мое колотилось все сильнее. Звери – черт с ними, но изображение стереоскопическое, как бы утоплено в глубине, там словно метет слабая поземка, мне тоже захотелось перевернуть щит и посмотреть с той стороны.

Бернард остро взглянул на меня.

– Тертуллиан все подал тебе в руки. Чтоб эти вещи запомнили нового хозяина.

– Да, – согласился я. – У нас тоже делают такие пистолеты с чипами, чтобы слушались только хозяина... В смысле, в нашем королевстве. Чужак из такого... гм... выстрелить не может. Так что мне это знакомо. Это дорогое оружие, Бернард.

– Дик, кто ты?

Вместо ответа я громко свистнул. Сгусток мрака, что жевал и перемалывал камни, исчез там и мгновенно появился передо мной. В глазных орбитах полыхало, выплескиваясь, багровое пламя, уши стояли торчком по-волчьи.

Я поставил ногу в стремя, Бернард все еще не сводил с меня вопрошающего взгляда. Одним прыжком я очутился в седле, дивный щит слева, рукоять древнейшего из мечей смотрит из-за плеча, а удивительный панцирь колышется на моей груди вместе с дыханием.

Совнарол торопливо подобрал второй мешок, где доспехи святого Георгия, приторочил к своему седлу и взобрался на коня. Моя рука, отягощенная браслетами героя, выстрелила в направлении Зорра.

– Там ждут от нас доспехи святого Георгия. Поспешим?

После паузы кто-то вздохнул, а Ланселот скомандовал звучным голосом:

– По коням!

Нас увидели, как и в прошлый раз, издали. Заскрипели створки ворот, а когда за нами бросились какие-то смельчаки, их отогнали со стены стрельбой из арбалетов. Я перевел дыхание, увидев суровые, полные достоинства лица воинов Зорра. Доспехи их не блистают, на шлемах и нагрудных пластинах следы от ударов топорами, мечами, даже от стрел, но я чувствовал их силу и стойкость, что наполняла воздух крепости.

Оказывается, все это время я жил, сроднившись со страшным напряжением, привык, притерпелся, оно стало для меня таким привычным, что не замечал, а теперь вот как будто кости из меня вынули, готов сползти медузой прямо сейчас с коня, лечь, отоспаться...

Из караульного помещения вышел Беольдр, и я сразу подобрался, выпрямил спину. Беольдр сильно похудел, из-за этого выглядел еще выше ростом, лицо его потемнело, глаза глубоко запали. Он сам взял наших коней под уздцы, помолчал, глядя нам в лица.

Он ничего не спрашивал, боялся услышать, и Ланселот сказал без привычной для него суровости в голосе:

– Все с нами.

Отец Совнарол подтвердил смиренным голосом, но дьявольская гордыня звучала в каждом слове:

– С Божьей помощью, с Божьей помощью.

Беольдр оглянулся на запасных коней, что с любопытством осматривались в поисках конюшни и молодых кобылиц. Худое лицо медленно светлело, словно внутри зажглись свечи и осветили его через кожу.