Коллектив авторов - На своей земле

Это было куда безумнее и опаснее, чем его предыдущие ночные выходки. Митос хотел вмешаться еще после первой вылазки, пошел за Иринием и узнал, что в лагере греков есть бессмертный. Что буквально связывало Митоса по рукам и ногам. Он не мог помочь Иринию в его вылазках, не мог дать ему по голове, связать и силком вывезти из Трои, даже сам теперь не мог сбежать из нее. Каждый раз, когда он выходил из города, неведомый бессмертный слышал Зов, чувствовал его приближение и тут же выдвигался наперерез. И добро бы сам — хотя Митос уже почти сто лет не дрался с другими бессмертными, ради такого случая он бы сделал исключение. Но его противник каждый раз шел во главе целого отряда. Значит, о честной битве можно забыть. А так бессмысленно подставляться Митос не стал бы даже ради Ириния. Ему только и оставалось сидеть за городскими стенами, любоваться закатами, пить вино, тихо беситься от бессилия и каждый раз думать, вернется Ириний с очередной вылазки или нет, прекрасно понимая, что рано или поздно он все-таки не придет.

А слава Ириния среди греческого войска тем временем росла и ширилась. Его называли ночным чудовищем, троянским кошмаром, даже озверевшим воплощением Аполлона, оскорбленного разграблением его храма и убийством его жрецов. Впрочем, последняя версия имела меньше всего сторонников, большинство греков считали, что в этой войне Аполлон на их стороне, а храмом больше, храмом меньше — бога не слишком обидит. Тем более, сам-то храм они и не разрушили.

И хотя Митос знал, что ничем другим вылазки Ириния не могут закончиться, развязка наступила все равно неожиданно. Митос накануне даже пытался поговорить с воспитанником, но так и не смог объяснить, почему не хочет присоединиться к нему в его ночных рейдах. Ведь греки были врагами, греки угрожали их городу и, когда войдут в него, будут грабить, убивать и насиловать, так что плохого в том, чтобы вырезать десяток-другой спящих греческих свиней?

Митос не мог объяснить, что его приближение всегда будет чувствовать один из греческих военачальников, что более заметно было бы разве что торжественно подудеть в рог. Основным оружием Ириния оставалась его скрытность, и Митос не мог позволить себе его отобрать. Но и объясниться — тоже. Разве что пришлось бы рассказывать о бессмертных, а к этому Митос был категорически не готов.

А сегодня, два дня спустя, бессмертный греческий военачальник ехал вдоль стены Трои с насаженной на копье головой Ириния и выкрикивал оскорбления в сторону троянцев.

Сжимая кулаки, Митос наблюдал за ним со стены: бессмертный воин, возжелавший славы, бравирующий своей неуязвимостью, корчит из себя героя и гордится победой над смертным мальчишкой, не прожившим и двух десятилетий. Митос знал, что доберется до него. Не сегодня, но очень скоро.

Уже возвращаясь к своему войску, тот прокричал:

— Смотрите все! Троянское чудовище мертво! Теперь никто не будет тревожить сон честных греков!

Митос промолчал. На рядовых воинов ему плевать, а убийцу Ириния он хорошо рассмотрел и прекрасно умел ждать.

От затеи с деревянным конем стойко разило военной хитростью и коварством, но бессмертного внутри коня не было, а на троянцев Митосу было так же плевать, как и на греков. Пока сохраняется текущее шаткое равновесие — ему никак не добраться до убийцы Ириния посреди вражеского лагеря, а вот во время штурма города и сопутствующей неразберихи — все возможно.

Так и вышло. Митос нашел бессмертного грека, врывающегося в царский дворец во главе небольшого отряда из дюжины солдат. Выходя на охоту за убийцей своего воспитанника, Митос прихватил с собой любимый лук Ириния. Когда-то по заказу царя Приама было изготовлено два одинаковых лука — для младшего сына, принца Париса, и его лучшего друга и верного соратника Ириния. Тот страшно гордился этим подарком и никогда не брал с собой на ночные вылазки, чтобы не повредить. Митосу показалось правильным, чтобы именно этот лук завершил историю Ириния.

Быстро отстреляв большую часть отряда и спровоцировав этим бегство меньшей, Митос наконец-то остался наедине со своей целью.

— Ты его учил, — презрительно констатировал соперник. — Зачем ты тратил время на смертного? Они ведь не имеют значения.

— Тебе не понять, — отрезал Митос и больше на разговоры не отвлекался.

Когда отсверкали молнии, и затихло последнее эхо Передачи, Митос подошел к обезглавленному телу. Сражаясь, они кружили по всему залу, но в итоге тело упало так, что казалось, будто убитый, отступая, бежал из дворца. Довершая иллюзию позорного бегства, Митос выстрелил ему в пятку — так, словно стрела догнала его сзади, — бросил лук рядом с телом и ушел. Покидая и дворец, и город, и полуостров, и вообще направляясь подальше от Малой Азии.

Как порою забавна бывает людская молва. Наутро сочли, что голову греку отрубили посмертно, а погиб он от той единственной стрелы в пятку. Большинство даже не узнало, что голова валялась отдельно от тела. На погребальном костре их сложили вместе, чтобы со стороны не было заметно. Лишь нашедшие тело знали правду, но молчали. Тем более, стрела в пятку как причина смерти — это гораздо таинственнее и легендарнее. И куда больше подходит великому герою, чем банальное отсечение головы, да еще и неизвестно кем. А сам выстрел приписали принцу Парису. Его лук узнавали многие, а что таких луков когда-то было сделано два — успели подзабыть.

Легенда сложилась — красиво, с принцами и героями, оставив чудовищ и бессмертных за бортом истории. И хотя за чудовище бессмертному было слегка обидно, но за себя он был очень даже рад. Один древнейший бессмертный терпеть не мог попадать в легенды.

— Алекса, ты уверена?

— Но это же древний город, под водой!

Глаза Алексы горели таким неподдельным энтузиазмом, что Митос проглотил готовое сорваться с губ ехидство про предыдущий десяток не менее древних городов, к которым вовсе не надо было нырять с аквалангом.

— А может все дело в этом? — прищурился он. — Признавайся, ты ищешь повод понырять?

— Нет, — возразила Алекса. — То есть, да, я давно мечтала попробовать дайвинг, но дело не в этом! Нам же на прошлой неделе предлагали коралловую экскурсию…

— И я помню, ты отказалась, потому что плохо себя чувствовала. С тех пор тебе стало лучше?

— Нет, — вздохнула Алекса. — Но то — какие-то кораллы, а это же — совсем другое!

— Почему? — Митос никак не мог понять причин этого внезапного энтузиазма своей любимой. Всю поездку она была осторожной и осмотрительной, не забывая о своем состоянии и лишний раз не перенапрягаясь, но тут ее вдруг будто подменили.