Коллектив авторов - Банджо-блюз

Маклауд был слишком правильным и слишком молодым для него. Митосу приходилось напоминать себе об этом. Но он стоил того, чтобы подождать, хотя ждать у моря погоды и не было в характере Митоса. Он отломил кусок хлеба и зачерпнул им немного чечевицы. Есть внезапно захотелось так, словно он сто лет голодал, хотя Митос действительно не помнил, когда в последний раз удавалось перекусить, на столе был ещё и кофе, который он с благодарностью выпил.

Когда удалось более-менее утолить голод, Митос поднял взгляд и понял, что Маклауд его разглядывает. Мак зарделся и отвёл взгляд, но затем посмотрел снова. Смелый. Митоса всегда привлекала смелость, даже если он и не понимал её.

– Подозреваю, тебе интересно узнать, что происходит, – начал он, по большей части ради того, чтобы Мак перестал мяться.

– А. Нет, Джо рассказал мне в общих чертах.

Митос удивлённо моргнул:

– Да?

– Он сказал, что ты помогал повстанцам. Почему ты нам просто не рассказал?

Очевидно Джо не упоминал о его делах с контрабандистами.

– Просто предосторожность, – попытался вывернуться Митос, – чем меньше вы знаете, тем целее будете, и всё такое.

– Ты думал, я разозлюсь из-за этого, – сделал вывод Мак и явно пытался выглядеть обиженным, как будто это не было самым логичным предположением из всех, что Митос мог сделать, – Митос, они же смертные. Ты же не думаешь, что я им желаю мучений?

– Они террористы, – ответил Митос, с подозрением наблюдая за Маклаудом, – плохие парни, Маклауд.

– Мы тоже бываем плохими парнями время от времени, – ответил Мак. – Ты не мог не мог думать, что это имеет значение. Не на войне. Ты поступил как герой.

Митоса и раньше пытались обвести вокруг пальца, причём мастера этого дела. Маклауда сейчас сложно было заподозрить в лукавстве:

– Вообще-то я ещё нелегально вывожу из страны антиквариат. Хотя, может, и легально, так как это подарки от последнего официального афганского правительства.

Маклауд расплылся в улыбке и откусил кусок хлеба:

– Я так и знал, вернее, я узнал некоторое время назад, раньше чем Джо выяснил. Но хотел, чтобы ты сам признался.

– И как ты узнал? – спросил Митос, хотя куда больше хотелось спросить, почему Горец не в бешенстве.

– Я торговал антиквариатом несколько лет. Ты действительно думаешь, что в этом бизнесе ещё осталось что-то, о чём я не в курсе? Три разных дилера связывались со мной, чтобы выяснить, знаю ли я носатого фламандца, который вывозит вещи из Афганистана.

– Не такой уж у меня и большой нос, – возмутился Митос, – по крайней мере не настолько большой, чтобы опознать меня по нему. И я бельгиец, а не фламандец.

– Конечно, как скажешь. Но, смотри, этот парень не дилер. По крайней мере нет информации о том, чтобы он что-то продавал. А если он работает на коллекционера, то очень тщательно это скрывает. И они решили, что он работает на американцев или на афганское правительство в изгнании, а может, и на себя, но только тогда он должен быть очень-очень богат, а богачи не станут сами делать грязную работу.

– И к какой версии ты сам склоняешься? – спросил он, и Мак улыбнулся. Он сидел так близко, что стоило только перегнуться через стол, чтобы поцеловать его. Митос не собирался этого делать, но это не значило, что не было соблазна. Маклауд был хорош и слишком хорошо это знал.

– Не из альтруизма, – произнёс он, и Митос еле заметно вздрогнул. Может, и хорошо, что между ними стол, – но и не похоже, чтобы ты собрался заняться торговлей антиквариатом. Значит, просто коллекционируешь.

Митос встал и принялся убирать тарелки со стола. Джо был прав: веди себя с ним, как с другом, и скажи правду. Он посмотрел на часы: и как назло, свободного времени ещё была уйма.

– До Алексы, – начал он наконец, стоя к Маклауду спиной, – намного раньше всего этого, – до знакомства с Джо, наблюдателей, Маклауда, до того, как Афганистан превратился в осиное гнездо, – в 1936-м. Я жил в Берлине, и, конечно же, там была женщина, Райза, она училась в консерватории по классу фортепиано, а я преподавал в университете. Всё было довольно спокойно, пока Гитлер не пришёл к власти.

Он вздохнул, вспоминая:

– Они были евреями, богатыми, интеллигентными, поддерживающими либералов и ортодоксальными. В то время таким был и я, когда начались волнения, я был одним из первых, кто оказался на спасательных судах. Я умолял её отца перебраться в безопасные края, и когда он отказался, то предложил Райзе сбежать со мной. Мы могли эмигрировать в Америку как муж и жена, прожить целую жизнь вместе.

– Она была совсем юной, – Митос вспомнил чёрные волосы, тёмное пальто, бледное лицо и лучистый взгляд, – и горячо предана родителям и своему богу, кроме того, она была чертовски вспыльчива, мы поссорились, – они оба вспылили тогда, она назвала его трусом и предателем, а он её – идиоткой и ушёл. – Я уехал на следующий день. Она осталась. Вся ирония в том, что она была предбессмертной, они не были её настоящими родителями, это не был её бог. Я не сказал ей. Я хотел, чтобы она выбрала, и она выбрала их. Она умерла вместе с семьёй в газовой камере, и её тело сожгли.

Митос обернулся к Маку. Тот был мрачен: бледное лицо, поджатые губы. Митос продолжил:

– Когда всё закончилось, я вернулся, от дома осталось одно пепелище, все вещи пропали, даже рояль, который был размером со слона, всё, что осталось от Райзы – это пачка писем и нечёткая фотография.

Несмотря на жару, при воспоминании о разрушенном доме и разграбленной улице, Митоса пробрала дрожь:

– Прошло много лет, и мне попался в руки каталог «Сотбис», хоть я и не собирался ни выставлять что-то на аукцион, ни участвовать в нём. И в нём была картина Пикассо, когда-то она висела в кабинете её отца, над письменным столом. Это словно увидеть призрака.

– Ты её купил?

Митос рассмеялся:

– Нет, цена была завышена, а происхождение сомнительно. Неизвестно, как она попала из Берлина в Лондон, – он встретился взглядом с Маклаудом, – люди смертны, Мак. Если чему и учат пять тысяч лет жизни, то этому. Умирают даже бессмертные -- особенно бессмертные, а вещи продолжают существовать, и иногда они – единственное, что остаётся нам от людей.

– Это слишком безумно, – ответил Маклауд, – даже для тебя. Не все умирают, Митос.

– Ну... – согласился Митос, – пока не все.

Маклауд дрогнул, и Митосу стало интересно, кого он вспомнил? Ричи? Тессу?

– Я спасаю вещи, картины, антиквариат, потому что в долгосрочной перспективе они то, что имеет ценность. Через пять сотен лет никто не вспомнит мальчишку, которого я спас той ночью у Рашида. Выжил бы он или умер, это по большому счёту ничего не меняет.

– Это, – произнёс Маклауд после паузы, – одна из самых безысходных мыслей из тех, что я слышал.