Мария Токарева - Град разбитых надежд

— Да, возможно, ты прав. Революционеры — дело гарнизона. Народные волнения будут, неизбежно будут. Хотя урожай в этом году вроде бы сносный, — выдохнул Джоэл, бессильно опускаясь на табурет и небрежно отодвигая карту. — Сейчас тихо. А нам осталось понять, связано ли снадобье Рыжеусого с эпидемией превращений, и узнать, как появился Легендарный Сомн.

— Или не узнать. Это вопросы, над которыми бьются лучшие умы Цитадели: что превращает людей в сомнов. Вот оттуда же и наш Легендарный. Вряд ли нам суждено докопаться до правды.

— Но Уман оставил Джолин в качестве важного свидетеля по делу Легендарного! — напомнил Джоэл.

— Ну, так она столько видела! Еще бы! Единственная, кто из гражданских видел его два или три раза. И при этом уцелела! Улики по делу Рыжеусого и Легендарного, понятное дело, Уман прибрал поскорее себе, это работа нашего ведомства. А революционеры так-то проблемы гарнизона. Вот и все дела. Пока тишина, Джо! Почему нельзя хотя бы один день насладиться победой?

Вопросительный печальный взгляд напарника резал без ножа, проникал в самую душу. Обвинять не получалось, даже казалось по-своему преступным. Ли слишком устал от загадок, сражений и тревог. Неудивительно: пока Джоэл лежал без сознания, а потом мучился в тюрьме собственного тела, верный напарник завершал расследование и поминутно тревожился о состоянии друга. Теперь он законно мечтал о долгожданном отдыхе, пока ненасытный Джоэл жаждал вновь влиться в привычный ритм жизни охотников. Пока он по-прежнему ощущал себя лишним, списанным.

— Ладно, и все-таки…

— Что? Да отложи ты эту карту, давай хотя бы сегодня посетим театр, как нормальные люди. Развеемся, повеселимся! Ты вообще знаешь такое слово: веселиться? Забыл или не знал?

Теперь Ли кривлялся, как маленькая обезьянка с веселых картинок из старых книг. Он скакал вокруг стола и уже демонстративно сдувал несуществующие пылинки со своей любимой треуголки.

— Повеселимся в компании с Уманом… Это даже звучит странно, — с сомнением протянул Джоэл и улыбнулся.

— Как есть. Пока начальство благосклонно, надо пользоваться.

Джоэл кивнул, но недоверчиво сощурился. Он не знал, что и думать: утром Уман пригласил в свой кабинет, ничего не объясняя, и, хитро улыбаясь, протянул Джоэлу два латунных жетона — билеты в лучший уцелевший театр Вермело.

— Что это? — удивился Джоэл, перекатывая в ладони поблескивающие кругляшки. Утром он не сразу поверил своему непрошенному счастью. После множества потрясений кабинет Верховного Охотника отзывался только неуютным холодом под сердцем. Но в этот день ярко сияли рассветные лучи, расцвечивая через зеленоватые стекла невеселое помещение. Под их теплыми прикосновениями даже поверженный волк с герба, казалось, не скалился, а улыбался.

— А ты не догадываешься? Приглашение и поощрение! Или ты не рад? — ответил Уман и весело осклабился, сверкнув единственным глазом. По-звериному, просто на вид, но за радушной прямотой скрывалась недюжинная хитрость, из-за чего Джоэл невольно искал подвох.

— Рад, наверное. Просто это неожиданно, — пробормотал он в замешательстве.

— Извини, Джо, ты же знаешь, что у нас не принято громко возвещать о сути успешно завершенных дел, — развел руками Уман. — С победой над Легендарным Сомном твоя слава разнеслась сама собой, это было неизбежно. Но мы не могли позволить себе рассказать также о деле Джолин, оно куда более… деликатное. Революционеры еще могут оставаться в Вермело.

— Да, без сомнения, — охотно согласился Джоэл, что и натолкнуло его немного позднее на мысли о множестве группировок. Да еще полученная от Умана наводка относительно Бифомета Ленца не давала покоя. Верховный Охотник что-то знал, Джоэл тоже желал узнать. Его расследования, его смертельная игра еще не закончилась, дело Легендарного Сомна не переходило в разряд бесперспективных «висяков», даже если всем хотелось задвинуть его в далекий ящик, похоронив под грудой новых документов и отчетов.

— Ну, ты же не в обиде? — засомневался с несколько растерянным лицом Уман, приглаживая черную бородку.

— Ничуть, — мотнул головой Джоэл. Для него лучшей наградой оказалось бы снятие всех обвинений с Джолин. Вроде бы к этому дело и двигалось стараниями Верховного Охотника, совместные слушания Цитадели и Бастиона по делу проходили в закрытом режиме. Пока что свидетелей допрашивали по одному, чтобы никто не знал показания других причастных и не мог подстроиться под некую общую легенду. Но ведь Джолин и так ни в чем не лгала. Джоэл отказался бы от любых материальных наград, чтобы по итогам слушаний его возлюбленную отпустили, прекратив все расследования в отношении ее причастности к секте дирижабля.

— А повышение по службе для тебя — это разве что должность моего телохранителя, — продолжал оправдываться Уман, вдруг с нескрываемой гордостью и непонятной злостью замечая: — Но я ее упразднил, потому что не трус, в отличие от предыдущего Верховного.

Джоэл краем уха зацепил мрачные слухи о недавнем самоубийстве прежнего Верховного Охотника. Поговаривали, что отошедший от дел предшественник Умана повесился у себя в особняке. Информацию замалчивали, предсмертную записку наверняка сожгли, как только нашли. И, возможно, вовсе не сам он свел счеты с жизнью, а сделался кому-то невыгоден. Что-то знал. Уман тоже знал, но пока справлялся с отведенной ролью относительно самостоятельной марионетки.

— Я рад награде, все хорошо. Ты знаешь, что для меня окажется главной наградой, — улыбнулся Джоэл, отвлекаясь от мыслей.

— Безусловно.

— Так это… билеты для меня и Джолин?

— Оу, к сожалению, нет. Для тебя и Ли, — сильнее прежнего смутился Уман, но рассмеялся: — Или не надо было брать места рядом? Может, с появлением Джолин вас с Ли надо расселить по разным мансардам?

— Все в порядке! Все хорошо.

Теперь Уман задел ту тему, которую Джоэл не был готов обсуждать — необходимость выбора. Похоже, все вокруг считали, будто с появлением Джолин и взаимности в отношениях с ней он непременно обязан расстаться с Ли.

Хуже всего, что с каждым днем в этом убеждался и сам Ли: все больше в его взгляде появлялось немого укора, все ярче мерцала медовыми искрами невыраженная робкая тоска. И даже страстные объятья его сделались иными, порывистыми, жадными, торопливыми, будто он опасался, что каждый поцелуй может оказаться для них последним. Но разве что-то изменилось? Ведь они всю жизнь танцевали на острой грани опасности. Да и весь город с эпидемиями обращений, революциями, забастовками и неурожаями. Каждое торопливо сказанное «спокойной ночи, добрых снов» могло оказаться прощанием навечно. А для охотников и того хуже. Неужели этого не понимал Ли? Боялся потерять Джоэла, снова боялся потерять, но уже не волей смерти — выбором жизни.