Мария Токарева - Голод Рехи

Она легла рядом, нежно прижалась и обвила руками шею, как будто действительно согласилась остаться и продолжить странствия вместе. Рехи не верил своевольной избраннице, но засыпая, думал, что теперь понимает то далекое чувство, которое исчезло три сотни лет назад. Это что-то странное по имени «любовь». Рядом с Лойэ он был уверен, что не ошибается.

А на утро она ушла.

Рехи проснулся не от звука шагов или холода, а от потерянного аромата. В пещере все так же подгнивали водоросли, витал дух сырости и давно выпитой крови, попахивали чем-то костяной клинок и кожаная туника. Но запаха Лойэ во всем этом привычном многообразии уже не обнаружилось, ни единого следа ее присутствия.

Раньше сознания Рехи пробудилось одиночество брошенного ребенка. На грани сна и яви ему почудилось, что в день своего рождения он испытал точно такое же чувство, уже в полной мере осознавая, насколько велик и неприветлив принявший его мир. И теперь единственная родная душа тоже покинула его, как мать когда-то, как и отец еще раньше. Только ее забрала не цепкая лапа смерти, а огненная лихорадка собственного безумного выбора.

Рехи резко подскочил, заметался по пещере, как раненый ящер. В тех местах, где лежала ее одежда накануне, где ступали ее ноги недавно, он обнаружил последние отголоски запаха Лойэ. Ниточка остаточного аромата вела наружу, там же у края на песке еще сохранились следы. Рехи почти обрадовался: он хотел ринуться за ней, немедленно догнать, хотя Лойэ всегда отличалась непревзойденными навыками скрывать свое присутствие. Но он пошел вперед, забывая об осторожности, о своем маяке — красном отблеске цитадели.

Зато следы вскоре потонули в песке. И ориентиров больше не осталось.

Рехи вновь остановился посреди пустыни, уже не чувствуя запаха, не различая занесенных пеплом отметин от ее шагов. Связующая нить оборвалась. А на сердце осталась непривычная, безграничная тревога. Лойэ еще была жива, еще куда-то шла.

«Что мне делать? Искать вместе с ней Бастион или отправиться к Цитадели? — размышлял Рехи, рассматривая горы на севере. — Что ж… нам обоим все равно к той огромной гряде. А там еще надо найти тропу». Пещера осталась позади, потонула в черной дымке. Какое-то время он еще надеялся встретиться с Лойэ, случайно столкнуться с ней, даже представлял, как она снова приставит к его горлу клинок, воскликнет: «Не иди за мной». Но болезненно-яркий образ таял, вместо звонкого хрипловатого голоса лишь перешептывался ветер с песком, наметая высокие барханы. И ноги снова несли к Разрушенной Цитадели, которая маячила над горизонтом отчетливой алой точкой.

В деревне никто и не предполагал, что она так далеко. Большинство о ней просто не задумывались. И вот теперь Рехи шел к ней, и слова адмирала из прошлого придавали ему уверенность, ведь старику уже в начале Падения являлись откровения. Рехи понимал, как тяжело, наверное, было адмиралу.

Об этом думал Рехи, когда увидел старых знакомых. Печальный Митрий и мрачный Сумеречный Эльф встретили его посреди пустоши, появились без шума или вспышек, поэтому Рехи не испугался, не вздрогнул, не обнажил меч. Он остановился перед ними, гордо откинув голову, словно равный.

— Теперь ты готов к настоящему странствию, — без приветствий начал Митрий.

— Что значит «настоящему»? — скривился Рехи. Неужели все его прошлые мытарства они приравнивали к детской игре?

— Ты прошел и через смерть, и через любовь, — пояснил, еще больше запутывая, семаргл.

подал голос «напарник» из головы, но смысл его слов потерялся за общим гулом негодования — оно клокотало в венах, бурлило в крови.

— То есть вы намеренно изводили меня? — сжимая кулаки, глухо отчеканил Рехи. — Намеренно в лепешку раскатывали?

— Примерно так, — приподнял брови Сумеречный Эльф, словно речь шла о безделице.

— Это вроде обряда посвящения, — с торжественным спокойствием проговорил Митрий. Рехи припомнил, что лет сто назад люди в деревнях как-то специально отмечали вступление детей во взрослую жизнь, подвергали их разным испытаниям и иногда даже мучениям. Впрочем, в его деревне уже ничего такого не придумывали, хватало и тяжелой жизни, чтобы с ранних лет повзрослеть. Посвящением считалось первое убийство, первое самостоятельное утоление голода, когда острые зубы разрывали шею добычи.

— Посвящение… Ага, типа того, — усмехнулся с издевкой Сумеречный. — И называется оно «Сначала сделай из избранного яичницу».

— Да что б вам подавиться ящерами! — воскликнул Рехи, топнув ногой. — А Лойэ тоже вы подсылали? Она по вашей указке действовала?

На миг показалось, что земля уходит из-под ног, превращается в зыбучий песок. Незнакомые чувства, окутывавшие с недавнего времени образ Лойэ, вдруг взревели, возопили, причиняя боль, стиснувшую грудь. Не хотелось верить, что все обман.

— Нет-нет. Ни в коем случае. На такое вероломство мы не способны, — оправдывался Митрий. — Мы лишь провели тебя по грани между жизнью и смертью. Да, намеренно. Иначе ты бы не раскрыл свой дар.

«Да, на такое не способны. А на другое способны! Сам признался, крылатый», — мысленно добавил Рехи и сказал:

— И в чем он? Смотреть истории из прошлого? Мне не надо.

— Истории — следствие. Цель — видеть линии мира. Эта способность даруется всегда лишь нескольким избранным, — плавно и певуче поведал Митрий.

— Точнее… проклятым, — непроизвольно вырвалось у Рехи.

— Парень сечет самую суть, — прорвался едким уточнением скрипучий голос Сумеречного. — Нет никакой разницы между избранностью и проклятьем.

— Сумеречный, ты вновь смешиваешь все понятия, — резко шикнул на него Митрий, и образ благостного защитника миров резко растаял. Семаргл словно скрывал что-то, прикрывал собственный промах, страшную правду.

— В сумерках все кошки серы, — выдал нечто непонятное Сумеречный. — Я все уравниваю до невзрачного серого цвета: добро — зло, избранность — проклятье. Но не проклятьем ли обернулось ваше желание наштамповать избранных?

— Ты не обязан помогать нам, — обратился к Рехи Митрий, отвернувшись от спутника. — Просто в нашей борьбе важен каждый, кто способен видеть линии мира.

— Вот эти, что ли, от которых тошнит? — задохнулся Рехи, содрогаясь от малейшего воспоминания. — Тот, кто придумал их, явно сошел с ума.

— Да, вот эти. Раньше они были иными, — виновато проговорил Митрий. И оба собеседника собрались уходить, отвернулись и, наверное, растаяли бы в воздухе через несколько шагов. Но Рехи, немного промедлив, окликнул их:

— Постойте! В своих снах я слышал про какой-то Храм Надежды. И там поклонялись тебе, Митрий. Так вы… боги?