Николай Ярыгин - Последний хранитель [litres]

На землю опускались уже сумерки, а мы с лейтенантом и сержантами ломали головы, как вырваться из крепости и остаться живыми. Решили выгрести из арсенала все арбалеты и при сближении с врагом в упор их расстрелять, после чего арбалеты за спину и прорубиться мечами. В пробитый проход идут раненые, за ними арьергард, прикрывающий колонну прорыва. Начать решили в час волка, между двумя и тремя часами ночи. А тут еще доложили, что колонна неприятеля пришла в движение и двинулась по старой имперской дороге. Видно, не стали ждать, когда уничтожат крепость и ее защитников, время поджимало их, что ли. С одной стороны, это было даже хорошо, идущие войска создавали шум, и мы, маскируясь этим шумом, могли бы, не сильно привлекая к себе внимание, выйти из крепости.

Но понаблюдав за идущими войсками неприятеля, я предложил ударить в разрыв между отрядами, оставив последовательность движения такой, как и была. Дорога проходила рядом с крепостью, и в той стороне были небольшие ворота. Посовещавшись, приняли мое предложение, единственное изменение – это то, что, пробив проход, его надо было и удержать. Поэтому те, кто шел на острие атаки, смещались на фланги колонны, а впоследствии осуществляли и прикрытие уходящего от преследования отряда. Лишь когда пройдут последние, после сигнала ухватиться за стремена конников арьергарда и уходить. Еще раз взвесив все за и против, стали готовиться. Авантюра это, конечно, чистой воды, но ведь никто не ожидает, что мы полезем на основные силы противника. Ночь тоже играла свою роль, пограничники отлично знали прилегающую местность, а вот преследователи, если они будут, нет. На этом и на том, что между отрядами противника расстояние было метров двадцать, и решено было сыграть. В группу атаки отбирали добровольцев, только тех, кто чувствовал в себе силы и имел желание сдерживать врага, пока все пройдут, то, что многие из них погибнут, никто не скрывал. Набралось тридцать человек, я вызвался командовать ими, еще раз наметили пути движения, порядок и сигнал, когда можно будет прикрывающим прорыв ухватиться за стремя последних всадников и броситься бежать.

Наверное, все перестали дышать, когда открывали ворота, и по команде пограничники устремились вперед, в разрыв между движущимися отрядами противника. Тридцать метров, отделяющие крепость от имперской дороги, пролетели за несколько секунд, и сразу же ударили арбалеты. Вначале пять выстрелов, затем еще пять, и еще пять с каждой стороны. При этом отряд заранее распределен, кто с какой стороны работает, еще и расширялся в стороны, увеличивая просвет, и вот в этот просвет и устремились вначале повозки и волокуши с ранеными, по бокам их прикрывали конники, потом уже остальные. Глупо считать, что противник растеряется и даст нам возможность спокойно уйти. Ударили в ответ почти сразу, крики, проклятия, звон клинков и щелчки арбалетов слились в единую какофонию боя.

– Шевелитесь быстрей, – орал я, отбивая удары мечей все-таки проломивших наш редкий заслон тонгирцев. Время словно застыло, удар, еще удар, блок, удар, и так до бесконечности, мелькали мечи в свете луны и яростно звенели от соприкосновения с такими же.

Вот он, сигнал трубы, говоривший о том, что все уже прошли, и лишь чуть более десятка конников ждут оставшихся в живых на другой стороне имперского тракта.

Рывок, и я вырываюсь из схватки, попутно зарубив тех, кто мне мешал, несколько шагов, рядом свистнул болт арбалета, но я уже ухватился за стремя лошади, почему-то без всадника, и мы помчались за уходящим отрядом. Преодолев метров двести, я наконец, притормозив коня, вскочил в седло, и только тут понял, что это мой Хитрец.

– Как же ты меня нашел в этой толчее, родной мой, – прошептал я, и от избытка чувств даже слезы навернулись на глаза. Почти час напряженной скачки, я приотстал, чтобы посмотреть, сколько осталось от группы прорыва, выходило, что восемнадцать человек остались там, на имперском тракте, пожертвовав собой ради остальных. Наконец кони замедлили ход и через некоторое время остановились. Я первым делом обтер Хитреца старой своей рубашкой, достав ее из сумки, которая на нем же и крепилась. После чего пошел искать лейтенанта. Искать долго его не пришлось, он негромко отдавал приказы, и я нашел его по голосу.

– Барон, я рад, что вы живы, – первое, что он произнес, увидев меня. – Много людей полегло из вашего отряда?

– Восемнадцать человек, – ответил я, и он покачал задумчиво головой.

– Я, честно, думал, вы там все останетесь, мы когда проскочили в поле, я слышал, какой там ор стоял. Получилось, слава богам, у нас все получилось. Сейчас сержанты подсчитают людей, немного отдохнем и отправимся дальше. Тут рядом село, реквизируем там сани или телеги и отправим раненых в столицу или куда дальше, а сами немного порезвимся. Вы, надеюсь, не против?

– Да нет, можно и порезвиться, – проговорил я, и тут наш разговор прервал сержант, который подошел с докладом.

– Сеньор лейтенант, в строю шестьдесят девять человек, раненых тридцать семь, из них в седле смогут сидеть одиннадцать.

– Хорошо, сержант, отдыхаем четверть свечи, после чего идем к селу у реки Тихой.

Арха Горх или Ильторн, оболочку которого Арха занимал, был и в растерянности, и в бешенстве. Верховный шаман умер, не оставив того, кто будет его замещать, а начавшееся избрание нового верховного шамана кроме склоки и раздора среди шаманов и беков ничего не принесли. Поприсутствовав несколько раз на выборах верховного жреца и поняв, что ничего не получится, он своей волей назначил одного из учеников верховного шамана на должность верховного шамана на время войны. Назначил, но страсти не погасил, все кандидаты и участники большого хурала смотрели друг на друга волком, и чувствовалось, что при случае готовы вцепиться друг другу в глотки. Назначенный жрец авторитета не имел, но так даже было лучше, будет смотреть в рот правителю и выполнять все, что он скажет. Также Архе пришлось назначать и военного вождя, но тут дела пошли еще хуже, дошло даже до вооруженных столкновений. Арха повесил парочку беков, самых рьяных, несогласных с его распоряжением. Страсти притихли, но, как понял правитель, до поры до времени. И хоть больше выступать против его решений никто не посмел, но злобу затаили, чувствовал Арха.

Ему и война эта была не нужна, старый жрец тогда по сути обманул его, а вот теперь остановиться уже не было возможности. Да и не поймут его, ведь все беки уже давно живут войной, набегами, используют рабов и имеют неплохой куш с грабежей. Да и простой народ, вкусив прелестей победоносной войны, тоже был не против пограбить соседей. И лишь малая толика стариков и тех, кто к ним прислушивался, твердили, что все это против заветов и добром не закончится.