Алексей Калинин - Ведарь Берендей. Книга 1 [СИ]

Я думаю о родителях. Как они там? Волнуются или нет. Отец доверяет мне, давно уже не удивляется отлучкам на неделю-две, а вот глаза мамы каждый раз наполняются слезами, когда я возникаю на пороге. А теперь я для них опасен, опасен… Опасен.

Всю ночь на меня накатывает незнакомое доселе чувство. То гнев, то злость, то страх — карусель эмоций сменяет друг друга с быстротой спиц в крутящемся велосипедном колесе. Я держусь, чтобы не перекинуться и отгоняю от себя мысли о черном перевертне…

Подо мной ворочается Вячеслав. Ему тоже не спится, но пока свет не включают и он не хочет своими перемещениями будить пассажиров. С проводницей мы больше не заигрываем. Видели, как она украдкой обнималась с человеком в белой рубашке и бабочке. Вагон-ресторан — значит должна быть бабочка.

Тетя Маша лежит с закрытыми глазами, но под морщинистой кожей век виднеются скользящие глазные яблоки. Александр же отвернулся к стене и не разобрать — или спит, или притворяется. Грозный протез стоит под лежанкой, голяшка культи высовывается из-под тренировочных брюк. Другая нога светится желтой пяткой, слегка выступает за лежанку.

Поезд уносит нас всё дальше, убаюкивает своим ритмичным стуком и радует картинами за окном. То деревушки, то крыши пятиэтажных домов высовываются наружу, как любопытные соседки. Глянут и тут же прячутся. Зелень лесов меняется черными вспаханными полями, или обширными лугами. Иногда выныривают голубые жилы рек и светлые пятна озер.

— Не спишь? — снизу показывается голова Вячеслава.

— Нет, выспался уже, — бурчу я в ответ.

— Пойдем тогда, поболтаем? — Вячеслав садится на лежанке.

Я аккуратно спускаюсь вниз, ставлю одну ногу на шаткий столик и думаю — как будет забавно, если я рухну на спящую ведаршу. Интересно — смогу ли я прожить те несколько мгновений, прежде чем коснусь пола. Однако всё обошлось, и мы на цыпочках проходим до тамбура.

Когда проходим мимо вчерашних забияк, то я обращаю внимание на ухо вчерашнего забияки — оно приобретает цвет полуспелой сливы и особенно выделяется на фоне белой простыни. Я представляю себя на месте мужика и невольно ежусь.

— Так ты ещё не проходил через Предел, — задает вопрос Вячеслав.

Он прислоняется плечом к серой стенке, и панель немного прогибается под весом. В тамбуре стоит устойчивый запах сигарет, на полу, под отверстиями пепельниц, валяются окурки и пустая бутылка водки. Наши забияки легли далеко за полночь, но к нам больше не подходили, как и не задирались к другим. Переговаривались между собой, излишне громко и вызывающе смеялись, но и только. После пары соседских просьб вести себя тише «задиры» и вовсе перешли на шепот. Как всё-таки порой бывает полезно просто поговорить с людьми, чтобы немного изменить их взгляды на окружающую действительность. Были храбрецами, которым море по колено, стали обычными пассажирами.

— Нет, если ты имеешь ввиду время, когда я должен сойти с ума и начать кидаться на людей, то этого ещё не было. Ты об этом хочешь поговорить?

— Да, я помню свой первый Предел и помню, как меня пытались успокоить Иваныч с… Федором, — на имени Федора Вячеслав спотыкается.

— Всё ещё не веришь в его смерть?

— Да, мы очень долго пробыли плечом к плечу, чтобы так просто выкинуть его из головы, — хмурится Вячеслав. — Однако дело сейчас не в нем, а в тебе. Я заметил, как ты облизнулся, когда схватил мужика за ногу. Ещё немного и вцепился бы. И как ты задрожал, когда увидел кровь у парня, которого держал перевертень на крыше. Я думаю, что сегодня-завтра к тебе придет Предел, и тогда развяжешь руки ведарям. Это страшная вещь, поверь мне.

— Что же делать? — я внутренне холодею.

Перед глазами встает картина того, что произойдет, если меня не удержат ведари — весь вагон в крови, на полу валяются оторванные руки, праздничными гирляндами свисают гроздья сизых кишок. Головы пассажиров с укоризной смотрят из сложенной пирамиды. Ни одной живой души во всем вагоне, а я сижу в обличье берендея на лежанке, смотрю в окно и передо мной, в стакане с остывшим чаем, плавает багровое ухо задиры. Меня снова передергивает.

Они всего лишь пища…

— Ты должен сойти и отсидеться где-нибудь… — Вячеслав обрывает свою речь, посмотрев на вагонную дверь.

Сквозь стекло видно, как к нам приближается Александр.

— Потом поговорим, — бурчит Вячеслав.

На рифленый пол ступают кроссовки Александра, он не решается надевать на культю тапок, чтобы не пугать пассажиров. Протягиваю руку и здоровается сначала с Вячеславом, а потом пожимает руку мне:

— Пойдемте за стол, секретами своими поделитесь, а то не успели встать, как тут же в тамбур. Пойдем, Жень, про тебя речь пойдет.

За тот небольшой отрезок времени, что нас не было, на столе появилась нехитрая снедь из яиц, колбасы, хлеба. Миловидная проводница спешит с дымящимся подносом. Не знаю, какие слова подбирает тетя Маша, однако люди перед ней становятся как шелковые. Может она их гипнотизирует? Хотя, если вспомнить багровое ухо забияки, то и я так гипнотизировать умею.

— Спасибо, милая, держи за хлопоты, — ведарша протягивает сложенную купюру, и проводница движением фокусника прячет бумажку в кармашек.

— Может чего-нибудь ещё? — проводница ослепительно улыбается.

Эх, можно бы и ещё чего-то, да боюсь, что её муж будет против. Такие же мысли отражаются и на лице Вячеслава, он с огорчением вздыхает.

— Нет-нет, нам этого достаточно, — говорит тетя Маша, пока с наших губ не сорвались каверзные предложения.

— Я тогда позже поднос заберу, — проводница стреляет в нашу сторону лукавым взглядом.

Девушка проходит дальше по вагону, а мы с Вячеславом дружно сглатываем при виде двух покачивающихся полушарий, обтянутых синей материей. Такой бы девушке вышагивать по подиуму, а не по вибрирующему полу вагона. Мда, и тогда прыщавые подростки будут представлять её в своих эротических снах.

— Чем слюни глотать, вон лучше колбаски возьмите, — тетя Маша кивает на стол.

Второй раз просить не пришлось, и мы воздаем должное скудному завтраку. В далеком детстве нам привили поговорку «Когда я ем — я глух и нем», хотя нынешние дети отвечают на это другой поговоркой «А когда я кушаю — я говорю и слушаю». Сметаем всё быстро, даже чай не кажется таким уж горячим. К тому времени как проводница проходит назад, мы отдаем поднос, она только удивленно покачивает головой.

Мимо нас проходят люди с помятыми лицами, что стремятся попасть в туалет первыми. В результате у тамбура выстраивается небольшая очередь. Слышится голосок девочки, которая выпытывает у мамы: когда они приедут, почему так долго и сколько это по времени? Я, наверное, был таким же любопытным в свое время, хотя точно и не помню.