Джоанна Мейер - В бессердечном лесу [litres]

– Нет. И меня поймали во дворце, так что я не знаю, как продолжить поиски.

Она хмурится.

– Кого ты ищешь? Не… не Пожир… в смысле короля?

Я недоуменно кошусь на нее.

– У меня уже была встреча с королем, и мне хватило сполна.

Бедвин передергивается и становится бледнее, чем обычно.

– Мне не нравится находиться так близко к нему. Он меня пугает.

– Я тоже от него не в восторге, но чем он тебя пугает?

– Он монстр, – просто отвечает она дрожащим голосом.

У меня все сжимается внутри.

– Я думал, все монстры живут в лесу.

Зря я это сказал. Бедвин отшатывается от меня, берет поднос и прижимает его к груди.

– Экономка наверняка уже заметила мое отсутствие. Лучше я пойду.

Она смотрит куда угодно, только не на меня. Даже не знаю, что сказать, чтобы она снова расслабилась.

– Спасибо, что помогла. Сам бы я ни за что не справился.

Она на секунду поднимает на меня взгляд и предлагает:

– Я могу обыскать дворец за тебя. Мне разрешено ходить только туда, куда меня посылают. – она кривится; за это ей тоже явно делали выговор. – Но все и так считают меня глупой, а потому не удивятся, если я потеряюсь. Кого ты ищешь?

– Младшую сестру. Ей всего два года. Кажется, король запер ее где-то во дворце. Я должен найти ее.

Бедвин кивает.

– Я поищу, – обещает она и смотрит на меня еще секунду, после чего слабо улыбается и уходит.

С какое-то время я просто сижу, глядя ей вслед. Затем поднимаю свое ноющее тело и иду отчитываться перед Карис, что закончил чистить конюшню.

Она сообщает, что завтра я возвращаюсь к тренировкам, и внезапно отправляет меня на кухню мыть посуду. Я по локти в мыльной воде, когда неожиданно заходит Бедвин с подносом, полным грязных тарелок.

Она тоже не ожидает меня увидеть.

И роняет поднос.

Быть человеком – самое странное, что приключалось со мной в жизни. Мое тело устает и голодает. Ладони грубеют и трескаются от тяжкого труда. Ноги, спина и руки болят от стояния, ходьбы и подъема тяжестей. Голова идет кругом от попыток вспомнить схему дворца, указания повара и экономки, имена других служанок, названия.

Каждый раз, когда я вижу Оуэна, сердце больно сжимается в груди. В тот первый вечер, когда он помог мне почистить картошку. Этим днем в конюшне. От вида его окровавленной спины мне хотелось задушить Пожирателя Душ собственными голыми руками. Я знаю, что это его вина, не иначе.

Теперь Оуэн стоит на коленях посреди моечной и собирает битые тарелки, пока я пялюсь на него с открытым ртом, как рыба, выброшенная на сушу. Он поменял рубашку, но на ней все равно расцветают алые пятна.

Я заставляю себя двигаться, действовать. Осторожно присаживаюсь рядом с ним, чтобы не зацепить острые осколки.

– У тебя есть метла? – спрашивает он, когда мы заканчиваем собирать большие куски.

Я киваю на каморку в углу, и Оуэн идет за ней, после чего наклоняется и сметает остатки, хотя я догадываюсь, как ему больно. Он кривится при малейшем движении.

– Мне нужно домыть посуду, не то командир сдерет с меня шкуру.

– Я должна была все это помыть, – признаюсь я, беспомощно глядя на мусорное ведро.

– Ну, тем меньше работы для нас, – смеется он.

Я присоединяюсь к нему у раковины и погружаю руки в горячую мыльную воду. Несколько минут мы дружно работаем бок о бок: он моет, я вытираю и аккуратно ставлю посуду сушиться на полке.

– Почему ты здесь? – выпаливаю я через какое-то время.

Оуэн поворачивается ко мне.

– Моего отца арестовали за измену. Его и мою сестру привезли сюда. Я пытаюсь придумать, как их освободить.

Меня охватывает тревога. Боюсь, я знаю, зачем Пожирателю Душ его сестра.

Мне хочется все ему рассказать, признаться, кто я и что тут делаю. Хочется, чтобы он взглянул мне в глаза, увидел меня настоящую и не почувствовал отвращения. Хочется, чтобы он снова станцевал со мной, как на нашем холме в лесу.

Но я не могу рассказать. Никогда. Потому что при нашей последней встрече его мать вырвала собственное сердце и умерла на земле, как животное. Из-за моей матери.

Из-за меня.

«Я никогда тебя не прощу за то, что ты сделала с моей мамой. Если еще раз попадешься мне на глаза, я тебя убью».

Вместо этого я обещаю поискать его сестру, как только представится возможность. Когда взойдет луна, Оуэн будет ждать меня во дворе кухни, и если у меня появятся новости, я встречусь с ним там.

Он смотрит мне в глаза, улыбается, благодарит меня.

Но только потому, что не знает, кто я.

Временами я чувствую силу, скрывающуюся прямо под кожей. В такие моменты я могу коснуться нитей былой жизни, вспомнить искру и притяжение человеческой души. Могу снова почувствовать душу Оуэна. Для этого нужно сосредоточиться, полностью замереть и тянуться так, как никогда не приходилось, когда я была маминым монстром. Но я чувствую ее. Не знаю, значит ли это, что моя человеческая кожа уже истрепалась по краям, или же я просто привыкла к новому обличью.

В чем бы ни крылась причина, это поможет найти Авелу. Выскользнув из кухни с подносом еды для больной жены какого-то придворного, я останавливаюсь в укромном коридоре, вжимаюсь плечами в стену и тянусь к сестре Оуэна. Поначалу ничего не происходит, но я тянусь дальше, глубже. И… вот он – проблеск ее души. Она где-то здесь. Оуэн был прав.

Меня охватывает дурное предчувствие. Я крепче сжимаю поднос и поднимаюсь по служебной лестнице на этаж выше. Душа Авелы по-прежнему слабая. Поднимаюсь еще выше. Нити становятся ярче и сильнее.

Я добираюсь до верхнего этажа дворца. Окно в конце коридора выходит на западные равнины далеко-далеко внизу. В отличие от других этажей здесь нет деревьев, стены раскрашены птицами и пестрыми цветами. Из высоких глиняных горшков свисают фиалки. Здесь всего одна дверь, и за ней громко пульсирует душа Авелы.

По-прежнему держа поднос с ужином, я подхожу к двери и стучу. Открывает бледная пожилая женщина с седыми волосами. За ней темноволосая девочка играет на ковре с игрушками, ее душа ярко пылает.

Женщина заслоняет собой Авелу.

– Я не посылала за едой, – говорит она суровым голосом. – И обычно ее приносит другая служанка. Что ты тут делаешь?

– Простите, наверное, я ошиблась лестницей. – я опускаю голову.

Она хмурится и захлопывает дверь у меня перед носом.

Я отношу ужин жене придворного, которая кричит на меня, потому что еда уже успела остыть. Затем возвращаюсь на кухню, ожидая, что Оуэн еще моет посуду, но его там нет, а у раковины стоит служанка.

Остаток дня проходит невыносимо медленно. Хелед снова дает мне ответственные задания, так как сегодня я не натворила ничего ужасного, а больше их выполнять некому. Я драю полы, разношу еду, полирую серебро пастой, которая так воняет, что запах не отмывается даже с четвертого раза.