Элизабет Корр - Корона когтей [litres]

Мгновение Одетта стоит, подрагивая, зажимая рану, черная кровь течет в темноте по ее рукам, животу и ногам. Но когда она, шатаясь, идет вперед и произносит мое имя, падает на колени. Ее глаза поднимаются вверх, как будто она смотрит на высокие вершины гор, и ветер подхватывает ее волосы, ставшие серебристо-золотыми в свете горящей Цитадели, и развевает их по плечам, как перья. Или как саван. Еще больше крови сочится из уголка ее рта, и она широко раскидывает руки, словно пытаясь в последний раз взлететь…

Она падает на пол и замирает.

– Одетта? Одетта! – я снова и снова выкрикиваю ее имя, пытаясь вырваться из рук женщины. Она не может быть мертва. Она не может быть…

Но моя кузина не двигается. Не моргает. Теперь ей остался только Последний полет.

Я не могу оторвать взгляд от тела Одетты. Смутно я осознаю, что Лин и Пир кричат на Зигфрида, пытаясь дотянуться до него. Но я не хочу кричать на него. Пока нет. Я просто хочу обнять свою кузину и расправить ее согнутые конечности.

– Пожалуйста… – я пытаюсь повернуть голову к Зигфриду, несмотря на то, что женщина вцепилась мне в волосы. – Пожалуйста, позволь мне подойти к ней.

Он смеется.

– Ты просишь меня об одолжении?

– Да. Ради Творца, Зигфрид, во имя всего, что мы считаем священным, я умоляю тебя: позволь мне позаботиться о ней.

Смех затихает. Он бросает быстрый взгляд на своих последователей, затем кивает.

– Тогда быстро.

Женщина отпускает меня, хотя и держит острие меча у моей спины. Я опускаюсь на колени рядом с телом Одетты. Ее мантия все еще лежит на полу рядом; я расстилаю ее, насколько у меня получается, и перетаскиваю ее тело на нее. Выпрямляю ее ноги. Просовываю руки в прорези по бокам. Я ничего не могу сделать со все еще кровоточащей раной на ее животе, поэтому застегиваю мантию. Кровь на моих руках, коленях, повсюду. Прежде чем расчесать ей волосы, я стараюсь стереть ее с пальцев. Наконец я приподнимаю ее голову, устраиваю под ней капюшон мантии, как подушку, и закрываю ей глаза. И все это время я разговариваю с ней ласково, извиняясь, вперемешку с бесполезными признаниями в любви.

– Мне так жаль, моя дорогая Одетта, я так… Ну вот, так-то лучше, теперь тебе будет теплее, и волосы, твои прекрасные волосы… Прости меня, умоляю тебя… О, Творец, пожалуйста, пускай это будет неправдой, пускай… Моя дорогая Одетта, мне так жаль…

Начался холодный, сильный дождь. Он смешивается с моими слезами.

– Милорд, – снова заговорил Люсьен. Он резко останавливается, его темные глаза широко раскрыты, он смотрит на Одетту и меня.

– Где моя сестра? – спрашивает Зигфрид. – Руквуд?

Люсьен снова обращает свое внимание на Зигфрида.

– В большом зале, с лордом Патрусом. Она просит, чтобы вы привели к ней королеву – я имею в виду пленницу.

Зигфрид вздыхает.

– Хорошо, – он мотает головой в сторону Лина и Пира. – Они больше не нужны. Убейте их.

– Нет… – мой крик тонет в стоне Лин, когда человек позади него вонзает меч ему в живот.

Лин сжимает торчащее лезвие, глядя на него с неверием, прежде чем рухнуть, застонав от боли, когда его вытаскивают. Пир выхватил меч у одного из наших пленителей. Но он падает замертво, зарубленный несколькими клинками, прежде чем успевает воспользоваться им.

Я крепко зажмуриваюсь, и в голове у меня вновь утро этого дня: я на пляже в Фениане смотрю, как Пир готовит рыбу, пока Лин спорит с ним о каком-то моменте военной истории, а Одетта улыбается, протягивая мне лист, который она использовала вместо блюдца.

– Я оставила тебе немного…

Но я не смогла спасти ее. Я не смогла спасти ни одного из них.

Кто-то – Зигфрид? – хватает меня за руку и пытается рывком поднять. Я сопротивляюсь – я не хочу оставлять Одетту, не здесь, не так, – но он проводит лезвием мне по спине, заставляя меня вскрикнуть от боли и шока.

– Это было предупреждение, Адерин. В следующий раз я воспользуюсь острием. А теперь вставай и следуй за мной.

Когда мы возвращаемся внутрь, Люсьен хватает мою мантию с земли и набрасывает мне на плечи.

То ли Зигфрид не видит этого, то ли не хочет ссориться с любимчиком сестры.

Я закутываюсь в мантию. Хотя, будь я посмелее, я бы бросила ее обратно в лицо Люсьену. Его жалость вызывает у меня отвращение.

Что же мне теперь делать?

Я пытаюсь думать, хотя мой разум все время возвращается к трем телам на посадочной платформе, как компас к магниту. Если Арон жив – если, – он не проживет долго. Как только Таллис схватит меня, она убьет его. Она сказала, что сделает это. Она заставит меня смотреть, как он умирает; он, и Ланселин, и Летия тоже. Если она их уже поймала. Я должна остаться в живых. Чтобы спасти любого из тех, кого я люблю, я должна бежать. Но как я могу оставить Одетту?

Мы возвращаемся в спальню, Верон идет рядом со мной. Он выглядит так, словно его сейчас стошнит; его кожа бледна, как кость, даже в красном мерцающем свете лампы. Пока я смотрю, его рвет, он ковыляет ко мне и опирается на мои плечи. Его рот совсем близко от моего уха. Он шепчет какое-то слово, и я, кажется, слышу «окно»…

Один из наших похитителей проклинает его и снова поднимает. Я смотрю прямо перед собой, не глядя на него. Пытаюсь решить, то ли Верон только что предупредил меня, то ли предложил план. Окно… Он хочет, чтобы мы прыгнули?

Мы подходим к двери, ведущей в гостиную. Впереди и позади меня люди с мечами, но – на мгновение, пока мы шагаем через узкое пространство самого дверного проема – рядом со мной не оказывается никого, кроме Верона.

Сейчас или никогда.

Поэтому я бегу, перескакивая через разбросанную мебель, мое сердце бьется так сильно, что я едва могу дышать. Я направляюсь к одному из больших разбитых окон моей гостиной. Я не думаю, что смогу это сделать. Я не хочу оставлять Одетту. Но должна попытаться.

Кто-то идет за мной по пятам; Верон, я надеюсь. Я ускоряюсь, смаргивая слезы, не обращая внимания на боль, которая пронзает мою левую ногу, на меч, который со стуком падает на пол рядом, и на выкрикиваемые приказы позади. Единственное, что сейчас имеет значение – это открытое ночное небо за пустой рамой. Верон равняется со мной, срывает с себя мантию и перепрыгивает через подоконник.

Я не хочу оставлять Одетту. Но если я буду колебаться, то пропаду. Поэтому я прыгаю…

Остатки стекла царапают мне кожу, но я уже снаружи. И падаю. Кувыркаясь к скалистым берегам фьорда, пока трансформация не охватывает меня, а ветер не подхватывает крылья, унося меня вверх и в сторону гор.

Я не одна.

Большой серебристо-рыжий кречет летит рядом: Верон.

«Вы все поняли. Я не был уверен. А затем, в последний миг, подумал, что вы не прыгнете».

«Я едва поняла».

«Куда мы полетим? Они наверняка будут преследовать нас…»