Элизабет Корр - Корона когтей [litres]

– Сначала скажите мне, сколько я здесь пробыла и сколько осталось до коронации Таллис.

Он отвечает не сразу. Я жду.

– Руквуд принес вас сюда почти три дня назад. Моя свадьба с Таллис состоится на рассвете через четыре дня. Наша коронация состоится сразу после.

Три дня. И что же сказал Валентин? Минимум пять дней, чтобы расчистить тоннель. А потом еще больше времени, чтобы расставить людей, готовых к атаке, на позиции.

– Мой брат? – напоминает Верон.

– Он в Эйрии, с Ароном. Или, по крайней мере, был. Я видел, как они оба сражались у нижних ворот. Не знаю, выжили ли они.

Верон произносит что-то по-селонийски – вероятно, проклятие – и размахивается, чтобы ударить кулаком по стене камеры.

– Вы не позволите ему уйти?

– Он отказался уходить. Они с Ароном любят друг друга. Валентин был там, когда мы узнали о вашем запланированном браке. Он сказал нам, что не узнает вас.

Верон снова ругается, выплевывая на меня свою ярость, поднимая кулак, и я поднимаю руку, чтобы отразить удар.

Но удар на меня не рушится. Когда я снова смотрю, Верон стоит, опустив голову и закрыв лицо рукой. Он шмыгает носом и опускает руку.

– У меня нет выбора, Адерин. Я не могу изменить курс. Не сейчас.

– Тогда нам больше нечего сказать друг другу.

Верон задерживается на мгновение, ковыряя мох, растущий на стене. Хватает факел и уходит.

Тьма, мягкая и удушливая, как земля, снова хоронит меня.

Верон больше не навещает меня, но навещает Таллис. С ней служанка, бескрылая девушка, несет большой ушат, полный сухих листьев. Агарика; я узнаю этот запах и точно знаю, на что он способен. Я наблюдала, как Зигфрид использовал крошечные колючки листьев, полные кислотного яда, чтобы покончить с убийцей моей матери. Я видела повреждения, нанесенные коже Люсьена, когда он был заключен здесь. Я отступаю в угол своей камеры.

Когда служанка ставит ушат и расстегивает кандалы на моей лодыжке, Таллис улыбается мне.

– Сними плащ, Адерин, и ложись на пол.

Я плотнее закутываюсь в плащ.

– Нет.

Она вздыхает.

– Ты такая предсказуемая, – без предупреждения она поворачивается и сжимает обеими руками голову горничной. Девушка потрясенно ахает.

– Может, мне сжечь ей уши?

Запах паленых волос наполняет камеру. Я спешу выполнить приказ Таллис, когда девушка начинает кричать.

– Пожалуйста, отпусти ее!

Таллис отпускает служанку, и та опускается на пол, раскачиваясь взад-вперед и тихо плача.

– Хорошо. Окажешь мне хоть малейшее сопротивление, Адерин, и я снова причиню ей боль, – она натягивает пару тяжелых кожаных перчаток, зачерпывает горсть листьев агарики и рассыпает их по мне. Моя кожа начинает зудеть, а затем жалить, когда крошечные колючки агарики высвобождают свою кислоту. – А теперь расскажи мне, что именно ты сделала с моим братом.

Я стискиваю зубы.

– Мы отрубили ему голову.

– Нет, нет. Начни раньше, – она добавляет еще листьев к небольшому сугробу на моем торсе. – Начни с того момента, когда он приземлился.

Боль нарастает, но я стараюсь сосредоточиться, надеясь, что чем быстрее расскажу, тем быстрее все закончится.

– Он приземлился и преобразился, они побежали к нам, и… и… – я глотаю воздух и вонзаю ногти в щели между камнями мостовой. – Сначала он сражался с остальными, а потом… а потом… – но даже когда я бормочу свою историю, Таллис продолжает опрокидывать на меня еще больше листьев, пока моя кожа не начинает гореть, и я корчусь от боли, и ей приходится снова угрожать служанке, чтобы удержать меня. До тех пор, пока я не смогу больше этого выносить. Я запрокидываю голову и кричу.

Таллис смеется.

– Теперь можешь вставать.

Я забираюсь обратно в угол камеры, хватаю грязный плащ и набрасываю его на плечи.

– Почему?.. – от этой муки у меня перехватывает дыхание.

– Потому что могу. Я же сказала, что заставлю тебя заплатить, Адерин. Но ты только частично описала смерть моего брата. Мы продолжим спустя некоторое время. Интересно, будет болеть больше или меньше на покрытой шрамами коже твоей спины? – она мотает головой в сторону горничной. – Пойдем. Если только не хочешь остаться здесь.

Я осталась одна, съежившись и плача, и не в силах ничего сделать, чтобы помочь себе. Боль постепенно утихает, но Таллис верна своему слову. Она возвращается снова и снова, и каждый раз с ней бескрылый человек, чтобы заставить меня повиноваться, и каждый раз она заставляет меня начать рассказ о засаде и смерти ее брата, и я никогда не заканчиваю. Я вся покрыта крошечными красными рубцами и волдырями, которые жгут мою кожу, как горячий пепел. Я больше не прикована, но это не помогает. Я не могу думать, не могу спать, вообще не могу отдыхать.

Когда дверь моей камеры снова открывается, я пугаюсь. Это страх, который испытывают бескрылые все время, когда они рядом с нами? Интересно, сколько раз я смогу выдержать наказание Таллис, прежде чем буду молить о смерти.

Но фигура, вставляющая факел в подставку, не Таллис.

Когда мои глаза привыкают к свету, я понимаю, что это Люсьен. Он несет ведро и узелок в камеру и закрывает за собой дверь.

Мои грудь и живот сжимаются при мысли о новой пытке, причиненной тем, кого я когда-то любила. Я провожу языком по потрескавшимся губам.

– Она послала вас мучить меня?

– Нет. Нет, моя дорогая Адерин.

– Не называйте меня так. Не смейте.

– Пожалуйста, я пришел, чтобы помочь вам, – он протягивает ко мне руки.

Я отталкиваю их.

– Лжец. Не прикасайтесь ко мне.

Он отпрянул.

– Но разве вы не помните? Я пришел в Эйрию после того, как Зигфрид отравил вас…

– Лжец! Это был сон. Я разговаривала во сне, и кто-то рассказал вам. Вы просто пытаетесь обмануть меня. Оставьте меня в покое.

– Нет, Адерин. Это было наяву. Единственный момент реальности во всем этом долгом кошмаре. С тех пор как меня изгнали, я брожу сквозь тени, только наполовину очнувшись. Только наполовину живой, – он проводит пальцами по волосам жестом, который я так хорошо помню.

Но это всего лишь игра. Должно быть. Неужели после всего, что он сделал, он всерьез рассчитывает, что я ему поверю?

– Я знаю, что совершала ошибки. Но я не идиотка. Первый совет, который вы мне дали, – никому не доверять. В каком возможном мире я стала бы доверять вам сейчас? – я брыкаюсь, отталкивая его от себя. – Клянусь Жар-птицей, Люсьен… Неужели вы думаете, что я забыла, что случилось в Хэтчлендсе, когда вы приставили нож к моему горлу? Или в тронном зале всего несколько дней назад, когда вы ударили меня так сильно, что…

– Потому что я не мог рисковать тем, что Таллис узнает правду! – он стонет и хватается за голову. – Пожалуйста, Адерин, – он снова понижает голос, – вы должны мне поверить. Там, в тронном зале… Я не мог вам помочь. Она начинает что-то подозревать, – наклонившись, он начинает развязывать узел. – Вот, давайте я вам докажу. Я принес воды, чтобы вы умылись, и мантию, и немного крема, который целители дали мне в прошлом году… – принюхиваясь, он проводит рукой по лицу. – Я должен был вытащить вас раньше, но я не знал, что она использовала агарику… – его голос срывается. – Клянусь, я не знал. Пока Верон не сказал мне. Я никогда не прощу себе всего, что вы пережили. Никогда.