Терри Пратчетт - Вещие сестрички [litres]

Герцогиня прищурилась.

– Ты это уже говорил, однако мне по-прежнему не верится. Мир меняют сильные люди. Сильные люди и их деяния. А что слова? Они как марципан на торте. Для тебя, конечно, слова важны, ведь ты слаб и ничем иным не обладаешь.

– Ваша милость не правы.

Пухлая рука герцогини нетерпеливо забарабанила по подлокотнику ее трона.

– Лучше тебе обосновать свое замечание.

– Леди, герцог желает вырубить лес, так?

– Деревья разговаривают со мной, – прошептал Флем. – Стоит отправиться куда-то верхом, только и слышу, что их шепот. Они распускают обо мне лживые слухи!

Герцогиня с шутом переглянулись.

– Однако эта инициатива вызвала ярое сопротивление, – продолжил шут.

– Что?

– Людям она не понравилась.

– Да кому какое дело? – взорвалась герцогиня. – Мы здесь власть! Они сделают, как мы им прикажем, иначе их всех казнят без всякой жалости!

Шут поклонился, подпрыгнул и примирительно замахал руками.

– Но, любовь моя, у нас тогда людей не останется, – пробормотал герцог.

– Не надо никого казнить! – отчаянно вмешался шут. – Совсем не надо! Вместо этого, – он секунду пожевал губы, – начните далекоидущий и амбициозный план по расширению сельскохозяйственной промышленности, обеспечению долгосрочной занятости на лесопилках, открытию новых пахотных земель и уменьшению масштабов бандитизма.

На сей раз опешил даже герцог.

– И как я это проверну? – спросил он.

– Вырубите лес.

– Но ты же сам сказал…

– Заткнись, Флем, – велела герцогиня и окинула шута еще одним долгим задумчивым взглядом. – А под каким предлогом можно снести дома неугодных людей?

– Градостроительная расчистка, – ответил шут.

– Я собиралась их спалить.

– Оздоровительная градостроительная расчистка, – тут же поправился шут.

– И посыпать землю солью.

– Помолвьте, это уже тянет на оздоровительную градостроительную расчистку и программу по улучшению окружающей среды. Можно будет пару деревьев посадить.

– Никаких деревьев! – заорал Флем.

– Да вы не переживайте, они все равно не выживут. Главное – посадить.

– Еще я хотела поднять налоги, – сказала герцогиня.

– Ей-ей, дядюшка…

– Я тебе не дядюшка.

– Тетушка? – предположил шут.

– Нет.

– Ей-ей… звиняйте… вам же нужны финансы для столь амбициозных планов.

– Чего? – переспросил герцог, опять потеряв нить разговора.

– Он говорит, что на вырубку деревьев нужны деньги, – перевела герцогиня и улыбнулась шуту. Впервые она смотрела на него не как на отвратительного мелкого таракана. Ладно, как на таракана, но все же по-иному. Будто говорила: хороший тараканчик, усвоил урок.

– Занятно, – сказала герцогиня. – Но могут ли твои слова изменить прошлое?

Шут задумался.

– Пожалуй, это еще проще. Что такое прошлое? Воспоминания людей, а воспоминания состоят из слов. Кто знает, как вел себя король, что жил тысячу лет назад? О тех временах остались только истории. Ну и пьесы, разумеется.

– А, да, я однажды видел пьесу, – вклинился Флем. – Актеры такие нелепые в этих своих лосинах. Все время орали. Но людям понравилось.

– Хочешь сказать, история – это то, что рассказывают люди? – уточнила герцогиня.

Шут оглядел тронный зал и нашел портрет короля Грюнберри Доброго (906–967).

– Вот он правда был добрым? Кто теперь знает? И в чем именно добрым? Однако он останется Грюнберри Добрым до скончания веков.

Герцог со сверкающими глазами подался вперед на своем троне.

– Я хочу прославиться как хороший правитель. Хочу, чтобы люди меня любили. Чтобы поминали потом добрым словом.

– А вот допустим, – продолжила герцогиня, – что имеются другие спорные вопросы. Некие… неясные пятна в истории.

– Я ничего не делал, – быстро заверил герцог. – Он поскользнулся и упал. Именно. Поскользнулся и упал. Меня вообще там не было. Он сам на меня напал. Это была самооборона. Именно. Он поскользнулся и упал на собственный кинжал в ходе самообороны. А я ничего об этом не помню, – едва слышно закончил Флем, потирая свою рабочую руку, хотя чем дальше, тем меньше она заслуживала свое название.

– Тихо, муж, – велела герцогиня. – Я знаю, что ты этого не делал. Меня же с тобой не было, как ты можешь припомнить. И вовсе не я подала тебе кинжал. – Герцога снова передернуло. – Итак, шут, – вернулась к теме леди Флем, – я надеюсь, что некоторые вопросы будут правильно освещены .

– Это какие, что вас там не было? – легкомысленно уточнил дурак.

Слова и правда обладали властью; одним из их качеств было умение вылетать изо рта хозяина прежде, чем он успеет подумать. И будь они похожи на маленьких ягнят, шут бы сейчас наблюдал, как милахи сгорают в пламени взгляда герцогини.

– Где не было? – переспросила она.

– Нигде, – поспешно ответил шут.

– Дурак! Все где-то да находятся.

– Я хотел сказать, вы были где угодно, но не наверху лестницы.

– Какой лестницы?

– Любой, – сказал шут, который уже начал обливаться потом. – Я смутно припоминаю, что вовсе вас там не видел!

Леди долго смотрела на слугу.

– Вот и запомни это хорошенько, – приказала она и потерла подбородок. Раздался ощутимый скрежет. – Говоришь, реальность – просто слова. Значит, слова и есть реальность. Но как слова могут стать историей?

– Та пьеса была очень хорошей, – мечтательно протянул герцог. – Актеры дрались, но никто не умер по-настоящему. И некоторые произносили весьма неплохие речи.

Со стороны герцогини снова донесся скрежет.

– Шут?

– Да, миледи?

– Можешь написать пьесу? Такую, что пойдет по свету, которую будут помнить еще долго после того, как стихнут слухи?

– Нет, миледи. Тут нужен особый талант.

– Но ты ж его сумеешь найти?

– Да, такие люди есть.

– Вот и найди нам мастера, – пробормотал Флем. – Лучшего. Найди лучшего. Правда непременно вскроется. Найди мастера.

Шторм отдыхал. Не сильно хотел, но отдыхал. Последние две недели он подменял знаменитый антициклон над Круговым морем, каждый день болтался на холодном фронте и радовался любой возможности выкорчевать какое-нибудь дерево или закинуть фермерский дом в ближайший изумрудный город. Но бесконечно это длиться не могло.

Шторм утешал себя, что даже легендарные ураганы прошлого – например, Великий Шторм 1789 года или ураган Зельда с ее потрясающим дождем из лягушек – тоже пережидали вынужденный застой на определенном этапе своей карьеры. Такова уж традиция.

Вдобавок он славно поразмялся в долинах, обрушив на миллионы жителей снег и лютый холод. Теперь заняться было решительно нечем, разве что вереск на болотах тормошить – что ж, нужно отнестись к этому философски. Будь он человеком, сидел бы сейчас шторм в картонном колпаке в какой-нибудь забегаловке да убивал бы время, поедая гамбургеры.