Анатолий Нейтак - Эмиссар: Трансформация [СИ]

— Ну, что ты болван, я и без вопросов ска… а-ахх!

Вместо окончания фразы получился сипящий выдох.

“Гадское клеймо! Значит, эта хрень в его руках — действительно Теневое Тавро… а я-то ещё думал, что поганее быть не может…”

— Вопрос первый. Как давно ты знаешь машир, именующую себя Ниллимой?

“Сделать ничего нельзя. Напасть не получится. Долго молчать — тоже: я не герой эпических сказочек, чтобы много бирелл терпеть муки и хохотать в лицо палачам. Всё, что…”

От плеча хлестнула многохвостой плетью боль. Совершенно этого не желая, Сорх задёргался, как насаженная на острогу рыба. Ну как — задёргался. Из-за ограничивающего телесную подвижность щита, скорее, задрожал. Правда, удержать крик смог.

— Говори.

“Да. Способ избежать всего этого только один… мы обсуждали его однажды.

Но с окончательным решением повременю. Только если действительно не останется никаких сил терпеть. Для начала хватит и…”

Потянувшись волей внутрь себя, полукровка вспомнил, как боится боли, чтобы подкрепить решимость, после чего одним лёгким, но уверенным усилием остановил сердце.

…это оказалось совсем просто и даже не очень страшно. Всё получилось с первой попытки, слова Ниллимы в очередной раз подтвердились. Вот только смерть почему-то медлила. Комок мышц в груди прекратил свою вечную работу, кровь в жилах встала — но полукровка, урод, поганый смесок ещё дышал. И дивился, до чего живуча его плоть.

— Говори!

На этот раз боль пришла не вышибающим слёзы разрядом, а пологой горкой. Клеймо как будто начало греться, и несколько первых бун это не казалось чем-то страшным. Но не прошло и половины нохх, как Сорх снова невольно задёргался в незримых путах. Невольно и бесполезно. А жар в плече, стекающий к скрючившимся пальцам, лижущий голодными языками грудь, шею и живот — этот проклятый жар становился всё сильнее и сильнее, до нестерпимого…

“Я же остановил сердце! Почему я ещё жив?!”

Словно в ответ на этот отчаянный вопль разум Объедка заволокло прохладной тьмой.

“Похоже, зря все считают, что вечные льды — это очень страшно. Ничего такого на самом деле. Просто отдых… просто тишина…”

Несколько жгучих искр там, внизу. Далёкий шелест, похожий на чей-то голос. Пустота.

…и снова голос… точнее, голоса. Чужие. Уже не шелестящие, просто какие-то плоские, твёрдые, с угловатыми краями.

— …предпосылок.

— То есть клеймёный мерзавец здоров?

— Совершенно. Даже обычного набора зачаточных болячек не имеет, как ни странно. Имеет он лишь остатки одномоментно и качественно залеченных болячек.

— Понимаю. Значит, он ещё и целительством балуется?

— Вряд ли это его работа. Молод он для… “баловства” такого уровня.

“Вытащили, — окончательно осознал Сорх. — Не дали подохнуть. Жаль…”.

— Ладно. Так всё-таки, почему у него встало сердце?

— Спросите у него, мастер. Я не знаю.

— О! А он снова в сознании?

— В полном.

— Ну что, клеймёный, почему у тебя сердце вставало?

Сорх облизал губы. При целителе снова провернуть использованный трюк не получится…

Но трюков ведь много. Можно угробить себя и другими способами. В том числе куда более радикальными. На самый-самый крайний случай Ниллима показывала специально разработанную медитативную фигуру, воздействующую уже не на сердце, а на мозг, — то самое окончательное решение, после принятия которого уж точно не воскресят. Как бы ни старались.

Или воскресят? На что здешний целитель способен — это ведь ещё не известно…

— Молчишь?

— А ты сам догадаться не можешь? — голос оказался хриплым (после недолгих, но громких воплей) и слабым. Ну что ж — смерть, даже временная, почти не настоящая, даром не проходит.

— Смотри, заговорил.

— Не хочу я с тобой говорить.

— То есть ты, как положено исполненному доблести, — хмыкнул названный мастером, — предпочитаешь сдохнуть, но с врагом не общаться?

— Ты не враг. Ты дурак.

— Не забывайся, смесок!

— Угу. С врагом-то я бы поговорил. А вот с дураком…

— Дерзишь. Но всё же разговариваешь.

— Имею смутную надежду, “мастер”, что дурак ты благонамеренный и не безнадёжный.

— Так. Довольно! Я, как-никак, твой начальник по праву! Ты…

Сорх фыркнул, перебивая:

— Чушь.

— Это почему ещё?

— Потому что мой непосредственный начальник — Ниллима. Чуть повыше — лан сарье Зарм Хоррев, которого я поблизости не чую, кстати. А ты мне не начальник, ты просто прыщ на ровном месте. Не удосужившийся даже представиться, лишивший меня свободы и учинивший на диво непрофессиональный допрос с помощью раздобытого где-то Теневого Тавро Лабиринта.

— Так-так. И откуда же тебе, смесок, известно, чем профессиональный допрос отличается от непрофессионального? Э?

Сорх снова фыркнул — но ничего не ответил.

— Так. Похоже, ты намекаешь, что у тебя есть ещё начальник, и зовут этого начальника Фарго Кривоплёт. — Молчание. Затем нетерпеливо-раздражённое, — Я прав?

— А если да? Как изворачиваться станешь, онгролом?

— Я не собираюсь “изворачиваться” и оправдываться. Ещё чего не хватало!

— Угу. Диагноз можно уточнить: не просто болван, но благородный болван.

Вопреки ожиданиям, мастер хихикнул. Да и от целителя, стоящего неподалёку, повеяло чем-то этаким… насмешливым.

— Ты бы всё-таки глянул на меня, смесок. А то чушь порешь.

Сорх послушался. И не удержался: выдал лицом и ушами удивление.

— Не ожидал увидеть харава, э?

— Нет, — признался пленник. Мастер разулыбался шире прежнего, но от последовавших слов улыбка его безвозвратно померкла. — Надо было мне верить учителю, когда она говорила, что раса мало что значит. Можно родиться благородным, но при этом выказать себя приличным разумным. А можно, имея происхождение низкое, словом и делом доказать, что достоин лучшего. Можно, конечно, и не доказать. Проявить себя, как сущее тупорылое гнильё.

— Ты опять за своё?!

Издав губами неприличный звук, Сорх снова закрыл глаза. И захрипел, когда клеймо принялось выкручивать его тело, словно деловитая прачка — прополосканное бельё.

Впрочем, этого он ждал.

Короткое усилие воли останавливает сердце. Предупреждающий возглас целителя. Чужое заклятье пронзает грудь, пытаясь запустить сердце снова, причиняя боль, — впрочем, на фоне боли от клейма почти незаметную. Но воля полукровки крепка, по крайней мере, пока сознание не успело погаснуть, и живой насос, трепыхнувшийся под разрядом, снова замер без движения.

Ещё один разряд. И ещё один. И ещё.

Без толку.

— Он умирает!

— Что, по своей воле?

— Похоже, что так. Но я не ощущаю чар! Воздействие словно идёт изнутри.

— Блокируй!

— Бессмысленно. Мой блок точно так же приведёт к остановке сердца.