Анатолий Нейтак - Костяной дракон [СИ]

— Ты, — сказала я, глядя на Зуба словно из-под воды, — почти не одарён. Во всяком случае, сила твоей природной магии мала. Упорно и долго нужно раздувать искру твоего таланта, чтобы сделать тебя хотя бы геомантом или алхимиком. А вот ты, — я перевела взгляд на Клина, — несёшь сильный, пусть и не тренированный дар. Причём дар твой — тёмный почти без примесей. Это большая редкость, как и любой чистый, чётко ориентированный талант. Из тебя действительно мог бы получиться некромант… лет через десять-пятнадцать.

Мои гости переглянулись.

— Сагин был прав?

— Такая у него работа, — Клин отвернулся с уже знакомой мне яростной усмешкой на губах. — Такая работа.

— Но ведь он имел в виду другое. Посмотри на Иглу — разве её стоит бояться?

Мои брови поползли вверх. Ну и замечание!

Меж тем Клин послушно обратил взгляд в мою сторону.

— Нет. В том смысле, который вкладывал сагин — нет. Наша добрая хозяйка как раз слишком… добра. И тем самым непригодна…

— Но-но! — Я полностью сбросила фокусировку иного зрения и вскинула руки в предупредительном жесте. — Что-то вы слишком разошлись, дорогие гости!

— Просим прощения, — торопливо сказал Зуб, и Клин закивал, опустив глаза. — Мы не имели в виду дурного, просто вспомнили старый спор.

— А объяснить? Почему это я слишком добра?

— Потому что это так, — развёл руками Зуб. — Моя участь тому подтверждением. Светлые целители, к которым мы обращались, не проявили такого милосердия.

— Ошибаешься. Я вовсе не добра. Я просто могущественна, умна, богата… и равнодушна. Именно в таком порядке. И не возражайте! Я оказала вам услугу, это верно; но для меня её цена была гораздо меньше, чем для вас. Или, если на то пошло, чем для любого светлого целителя. Легко бросить просящему серебряную монетку, когда твой кошель туго набит золотом. Легко действовать вопреки молве, творящей кровожадных чудовищ из всех некромантов без разбора. Будьте уверены: если бы мне по-настоящему требовались деньги, я либо выжала из вас всё, что вы могли бы мне дать, и ещё чуть-чуть — либо указала на дверь.

— Но ведь эксур Тирфей учил, — бестрепетно возразил Клин, — что именно в сильной позиции проявляется истинная натура человека. Сильный волен выбирать, добро ему творить или зло; он не действует, принуждаемый обстоятельствами или чужими мнениями, но повинуется единственно собственным желаниям. И если сильный творит добро, значит, он добр. А если зло, то зол. Тот же, кто по-настоящему равнодушен, избегает действий вовсе — и потому не может оцениваться мерками морали.

— Тирфей? — Я изогнула бровь. — Если мне не изменяет память, другой учитель, вечный его оппонент, говорил, что слабость и сила человеческие в равной мере иллюзорны. Нет людей злых и добрых, есть лишь слепые, коих большинство, и зрячие. При этом последние, знающие скрытую механику человеческой природы, избегают действий не от равнодушия, но преимущественно от брезгливости. А если действуют, то сразу теряют ясное видение ситуации полностью либо частично, и тем самым начинают творить то, что другим кажется злом и добром, наравне со всеми. То есть вслепую, почти случайно и без ясного понимания.

— Никогда, — проворчал Зуб, — не нравились мне умствования эксура Пларги. Слишком уж они абстрактны.

— Вот потому-то эксур Пларги считается великим душезнатцем, а эксур Тирфей более известен как сагин, чем как эксур, — хмыкнул Клин. — Если бы он не был воспитателем князя Гестана, уже лет через сто после смерти никто бы о нём и не вспомнил.

Зуб подхватил:

— Но правление Гестана ныне считается образцовым, почти возвратом к Веку Безмятежному, а Пларги больше половины жизни провёл в нищете и ничтожестве, став известен не собственными усилиями, а усилиями своих последователей и оппонентов. Кто после этого будет лучшим знатоком душ человеческих: воспитатель великого правителя или же нелюдимый отшельник?

— Отлично, — сказала я, — отшельник Пларги, а заодно и я, разгромлены убедительно и беспощадно. Но кое-кто забывает, что Тирфей так и не назвал никаких веских причин, почему одни сильные, стоя перед свободным выбором, проявляют милосердие, тогда как другие в тех же условиях бывают особенно жестоки. Он просто согласился с фактом, что голодный, укравший корку хлеба, всего лишь слаб, но не зол. А корней добра и зла мысль Тирфея не постигла.

Зуб и Клин переглянулись.

— Могущественна, умна, богата и равнодушна, — повторил мои слова Зуб. — Если могущество нашей хозяйки превосходит её ум, она воистину сильна!

— У всякой силы есть предел. Подобно тому, как мудрец, накапливая знания, всё острее сознаёт истинные масштабы своего невежества, так и маг, продвигаясь по ступеням мастерства всё выше и выше, лишь яснее сознаёт меру своего бессилия, отчётливее видит, сколь многое остаётся ему недоступным. Но не подумайте, что я ударилась в бесплодные умствования. Как раз сейчас передо мной в полный рост стоят две задачи, для решения которых моих собственных… ресурсов заведомо недостаточно.

— Какие задачи? — моментально насторожился Клин.

— Во-первых, я должна исполнить клятву, данную мной у ложа моего покойного отца… ну, об этом позже. Во-вторых, мне нужно сотворить костяного дракона. Причём, чтобы избежать кары закона, я должна сделать это без человеческого жертвоприношения. И для решения второй задачи я прошу тебя, Клин, о помощи.

— Что надо делать?

Я объяснила. Подробно. Про Белоглазого, его заказ и свой замысел.

— Насколько это опасно? — поинтересовался Зуб якобы скучающе, пока Клин в задумчивости выводил на столешнице пальцем видимые ему одному узоры.

— Гарантий безопасности я дать не могу. Но, думаю, это таит куда меньше риска, чем визит в крипту, заражённую костной гнилью.

— Намёк ясен. Поговорим о цене?

— А как же Клин? Может, он сам со мной поторгуется? Рисковать-то ему…

Зуб даже не улыбнулся.

— Я торгуюсь лучше, чем он.

Вот с этим, подумала я, спорить не стану.

Несколько следующих дней не отличались разнообразием.

Я кроваво, кропотливо и монотонно заклинала кости. Начала с атланта — первого причерепного позвонка; затем, ориентируясь на него, как настройщик арфы на звучание выверенной по камертону струны "до", я закляла все остальные позвонки, перебрала кости всех шести конечностей и приступила к ключевому элементу скелета: черепу. А "камертоном" при выстраивании тёмных гармоний мне послужил Клин. Обладатель ярко выраженного, но одновременно не развитого дара тёмной магии. И полностью подпадающего под данное предками определение: "человеческий дух, не живой и не мёртвый".

Именно душа Клина, отделившись от тела, должна была анимировать дракона.

В поисках жертв для моих магических штудий Туму приходилось забираться всё дальше от Тральгима. В самом Тральгиме и ближайших окрестностях моих слуг начали узнавать, а узнав, отказывались продавать им "невинных тварей".