Такаббир Кебади - Трон Знания. Книга 4

Сложив перед собой ладони, настоятель замотал головой:

— Мой правитель, смилуйтесь.

— Вы не волк в овечьей шкуре. В противном случае я бы забрал ваши иконы и приказал разрушить собор.

Настоятель затряс руками:

— Мой правитель…

— Вы овца, которая бросает клоки своей шерсти в глаза другим овцам. А потому я не трону ваши реликвии.

Настоятель встал на колени:

— Благодарю вас, мой правитель.

— На открытии ледового парка я объявил горожанам, что собор святого Турдоса начинает строительство больницы для бедняков и закончит его к следующему дню памяти мученика.

Настоятель сел на пятки:

— Так и будет, мой правитель.

— В вашем городе жили моруны?

Настоятель уронил руки на колени:

— Да, несколько семей.

— Что с ними сделали?

— Утопили в проруби.

— И детей?

Настоятель поник головой.

— Я хочу, чтобы больница носила имя самой младшей моруны, — сказал Адэр и, развернувшись на каблуках, направился к выходу из собора.

Вздрогнув от стука закрывшейся двери, настоятель упёрся ладонями в пол и завыл.

В Ракшаде самым удивительным растением было еракли, что в переводе с шайдира означало «быстрое пробуждение». Дерево с ажурными листьями, похожими на листья папоротника, считалось священным и символизировало единство неба, моря и пустыни.

Поздней осенью на еракли появлялись лазурные цветы с резными краями, и природа погружалась в дрёму. Ветер утихал, солнце жгло не так яростно, ночи радовали прохладой, в городах, расположенных на берегу Тайного моря, шли тёплые бисерные дожди. Но стоило деревьям сбросить цвет, как тотчас начинался сезон штормов, и не дай Бог неискушённому путнику оказаться в это время в море или в пустыне.

В период обманчивого затишья за деревьями пристально наблюдали. Цветы — воздушные, полупрозрачные — темнели и превращались в восковые. Аромат — лёгкий, свежий — делался тягучим, медовым. Ветви, ранее смотрящие в небо, клонились к земле. Еракли предупреждали людей о скором пробуждении природных стихий.

Неистовый ливень над святой спиралью встревожил Хёска. В этой части пустыни часто сверкали в раскалённом небе молнии, но никогда не шли дожди, и жрец счёл беспрецедентный каприз погоды предвестником свирепой песчаной бури. И лишь в Кеишрабе понял, что ошибся: ветви еракли сгибались под тяжестью цветов, однако ни одно соцветие не упало на землю.

Досадуя на собственную оплошность, Хёск предложил Иштару побывать на Острове Шабир, пока море спокойно, а уж потом посетить храм Джурии, который находился недалеко от столицы. Но Иштара задержали срочные дела, и у Малики появилось время, чтобы прийти в себя после «болезни».

Уже к концу первого дня она чувствовала себя отдохнувшей, словно не путешествовала две недели, а беспробудно спала. Ужасные видения стёрлись из памяти, как будто их не было.

Следующий день походил на погружение в безбрежный океан удовольствий. Малика не могла насладиться видом с террасы, надышаться ароматным воздухом, налюбоваться небом, насытиться изысканными блюдами и волшебными напитками. Когда служанки принесли ковёр, сотканный из цветов вербены, и вознамерились украсить им стену за изголовьем кровати, Малика велела постелить его на пол и в безмятежном блаженстве спала на нём всю ночь.

Утром возникло нестерпимое желание увидеться с Иштаром, взять его за руку, посмотреть ему в глаза и поблагодарить за чуткость и заботу. Для полного счастья ей не хватало его улыбки.

Малика надела лучшее платье, провела ладонями по вышивке на лифе — жаль прятать такую красоту под чаруш — и сжала ткань в кулаке. Она ведь подумала не о шитье, а о груди… Что это с ней?

Заставив себя покрыть голову накидкой, вышла из спальни и заметила в зале служанку, прильнувшую лбом к витражному окну.

— Что ты делаешь?

Обернувшись, служанка упала на колени:

— Я слушала дождь, шабира. Накажи меня.

Малика выглянула на террасу. Моросящий дождь искрился в солнечных лучах подобно алмазной пыли. Мокрая мраморная площадка блестела как лёд на реке. Погода чудесная, но совсем не подходит для встречи с хазиром.

Малика с досадой закрыла двери. Почему её счастью постоянно что-то мешает? Посмотрела на служанку:

— Я такая страшная?

— Нет, шабира.

— Тогда почему ты дрожишь?

Служанка опустилась на пятки и уткнулась лбом в пол:

— Накажи меня, шабира.

— Встань, — приказала Малика.

Девушка поднялась. Чаруш стекала с пышной груди, тонкую талию стягивал поясок, фалды на юбке подчёркивали стройные бёдра. Природа была благосклонна к ракшадкам, наделив их красивыми фигурами. Даже телосложение старухи Кенеш вызывало восхищение.

— А теперь объясни, за что я должна тебя наказать.

— Нам нельзя интересоваться тем, что происходит за стенами дворца.

— Как тебя зовут?

— Хатма, моя госпожа.

Имя девушки кольнуло в сердце и выдернуло Малику из безмятежного состояния. Она пыталась думать, что перед ней служанка, причастная к доносам на Галисию, а в голове стучало: это пассия Иштара.

Малика уселась на кушетку и жестом подозвала Хатму:

— Давно служишь во дворце?

— Два месяца и три недели.

Значит, совсем недавно Иштар пользовался услугами кубар. Малика нахмурилась. Почему это её так задело?

— Сними чаруш, — приказала она и удивилась просьбе.

Появилось странное чувство, будто она столкнулась с соперницей и теперь хочет убедиться, что для тревоги нет причин. При этом она понимала, что бывшая кубара завоевала благосклонность Иштара отнюдь не лицом.

Хатма сняла с шеи зажим, стянула с головы накидку. Перед Маликой стояла девушка, не похожая на ракшадку: светлокожая, русоволосая, белесые брови и ресницы, на лице россыпь веснушек.

— Откуда ты родом?

— Из Ракшады, — ответила Хатма, теребя в руках чаруш.

— А твоя мать?

— Из Ракшады.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Ты пробыла в кубарате четыре года?

— Двенадцать лет. — Заметив, как резко отпрянула Малика, Хатма поспешила добавить: — Господин не брал меня, пока мне не исполнилось тринадцать. Я просто жила в кубарате. Моему отцу нужны были деньги, и господин выручил его.

— Как тебе жилось у господина?

— Когда он был дома — хорошо.

— А когда его не было?

— Нам не говорили: дома он или нет. Просто господин подолгу никого к себе не звал, и мы сами догадывались. Мы целыми днями сидели у двери и слушали тишину в коридоре. А потом приходила смотрительница кубарата и ставила на пол вазу…

— Какую вазу?

— С узким горлышком. Мы бросали в неё бусины, и смотрительница уносила вазу господину. Чья бусина выкатится ему на ладонь, та кубара к нему и пойдёт. Иногда выкатывались две или три бусины. А иногда он забирал бусину полюбившейся кубары, и она ходила к нему по приглашению.