Эрин Моргенштерн - Беззвездное море [litres]

Они укладывают Дориана на кровать с изголовьем веером, подушки и одеяла темно-синего цвета, и у Закери снова кружится голова, и он осознает вдруг, как натрудил руки. И Мирабель растирает себе плечо и, судя по выражению лица, чувствует то же самое.

– Надо ввести здесь правило насчет доставки особей в бессознательном состоянии, – произносит она. – Или, может быть, завести тележку. – Подходит к дверце рядом с камином, которая поуже, чем кухонный подъемник в комнате Закери, просит: – Стащи с него туфли и пальто, ладно? – А сама строчит что-то на листочке бумаги.

Закери стягивает с Дориана истерзанные ботинки с дырочками, под которыми обнаруживаются ярко-лиловые носки, каждый палец вывязан отдельно, а потом, осторожно выпростав его из пальто, замечает на лацкане помятый бумажный цветок. Откладывает пальто на стул, а сам пытается расправить лепестки – и вдруг понимает, что может прочесть слова, которые на лепестках напечатаны, хотя прекрасно помнит, что раньше текст был по-итальянски.

Не бойся: судьбу у нас нельзя отобрать, это – дар.

Избегая слова на “м”, он начинает спрашивать Мирабель, как это выходит, что текст то на одном языке, то на другом, но по мере того, как этот самый текст перед его глазами переползает из итальянского в английский и обратно, головокружение его усиливается. Он смотрит вверх, и комната колышется, как будто он под водой, а не под землей, всего лишь. Теряя равновесие, он протягивает руку к стене, чтобы не упасть, и промахивается.

Мирабель оборачивается на грохот упавшей лампы.

– Ты что-нибудь пил там, пока сидел связанный? – спрашивает она.

Закери, не успев ответить, заваливается на пол.

Девочка в маске кролика бродит по коридорам Гавани. Открывает двери, забирается под столы, а порой подолгу стоит как вкопанная посреди комнаты, невидяще глядя перед собой.

Пугает тех, кто наталкивается на нее, но такое бывает редко.

Маска очаровательная, старинная, похоже, что венецианской работы, хотя никто не помнит, откуда она взялась. Потертый розовый носик окружен очень правдоподобными усиками и золотой филигранью. Ушки торчат над головой, отчего девочка выглядит выше, чем есть, а мягкий, розовый с золотом румянец в их глубине оставляет впечатление, что они прислушиваются, ловят каждый звук, нарушающий тишину, в этот час одеялом окутывающую пространство.

Она уже попривыкла к этому месту. Научилась ступать легко и тихо, чтобы шаги не отдавались эхом. Этот навык она переняла у кошек, но, конечно, ходить так тихо, как кошки, не получается, как ни старайся.

Она в брюках, которые ей коротки, и в свитере, который велик. На спине у нее рюкзак, принадлежавший когда-то солдату, давно умершему, тому и в голову прийти не могло, что его вещмешок окажется на узких плечах девочки в маске кролика, исследующей подземные комнаты, входить в которые ей строго-настрого запрещено.

В вещмешке у нее фляжка с водой, пакетик с печеньем, подзорная труба с поцарапанной линзой, блокнот, в основном пустой, несколько ручек и некоторое количество бумажных звезд, аккуратно сложенных из страниц блокнота, на которых она записывает свои ночные кошмары.

Эти звезды она оставляет в дальних углах, запихивая свои страхи за книжные полки, засовывая их в вазы. Рассеивает их тайными созвездиями.

(Так же поступает она и с книгами, вырывая страницы, которые ей не нравятся, и отправляя их в тень, где им самое место.)

(Кошки играют со звездами, перегоняя лапками дурные сны или неуютную прозу из одного тайника в другой, чем меняют рисунок созвездий.)

Отпустив сны на волю, девочка сразу их забывает, увеличивая длинный перечень того, что она не помнит. В котором часу ей велено ложиться спать. Куда она сунула книги, читать которые начала, но не дочитала. Время до того, как она оказалась в этом месте. Вот оно забыто почти целиком.

Помнит она из того времени лес с птицами и деревьями. Помнит, как ее сажают в ванну и она смотрит на потолок – плоский, белый, совсем не похожий на здешние потолки.

Это как вспоминать совсем другую девочку. Девочку из книги, которую читаешь, а не девочку, какой ты сама была.

Теперь она совсем другое существо, с другим именем, в другом месте.

Кролик Элинор – это не то что обычная Элинор.

Обычная Элинор просыпается глухой ночью и никак не вспомнит, где же она. Путается в разнице между тем, что случилось, тем, о чем прочла в книгах, и тем, что, как она думает, то ли произошло, то ли нет. Обычная Элинор иногда спит в ванне, а не в кровати.

Девочка предпочитает быть кроликом. Она редко снимает маску. Открывает двери, которые велено было не открывать, и входит в комнаты, где стены рассказывают истории, в комнаты, где подушечки для сладкого дневного сна вышиты историями, которые рассказывают на ночь, в комнаты с кошками и комнату с совой, которую она однажды нашла и больше уже найти не может, и есть еще одна дверь, которую она пока не открыла, это дверь на пожарище.

Пожарище она отыскала потому, что кто-то поставил перед ним высокие книжные шкафы – так, чтобы взрослый человек за ними ничего не увидел, но она-то маленькая девочка-кролик, и она пролезла под шкафом насквозь.

В комнате оказались сгоревшие книги, и черная пыль, и что-то, что когда-то могло быть кошкой, но больше не было.

И дверь.

Простая дверь с блестящим медным перышком по центру, прямо над головой девочки.

Во всей комнате только одна эта дверь не покрыта жирной черной пылью.

Девочка подумала, что, может, дверь была спрятана за стеной, которая сгорела вместе с комнатой. Какая странная мысль, спрятать дверь за стеной.

И дверь эта не открывается.

Когда Элинор сдалась, потому что устала и проголодалась, и вернулась в свою комнату, художница нашла ее там, вымазанную сажей, и вымыла в ванне, но она не знала, где девочка могла так изгваздаться, потому что пожар случился еще до того, как художница попала сюда.

Теперь Элинор все ходит и ходит туда смотреть на дверь.

Сидит перед ней и смотрит.

Пыталась шептать в замочную скважину, но ответа не получала.

Сидит и жует печенье во тьме. Снимать маску для того, чтобы жевать, не нужно, потому что маска не покрывает рта, это одна из причин, почему маска кролика – лучшая из возможных.

Она прижимает голову к полу, из-за чего хочется чихнуть, но зато делается видна тонюсенькая полоска света.

Чья-то тень скользит мимо двери, скользит и исчезает. Так бывает, когда кот или кошка проходят ночью мимо ее комнаты.

Элинор прижимается к двери ухом, но ничего не слышно. Даже кота.

Элинор достает из вещмешка блокнот и ручку.

Задумывается, что такое бы написать, а потом составляет самую простую записку. Сначала она решает ее не подписывать, но потом, изменив решение, рисует в углу маленькую мордочку кролика. Ушки вышли не так, как ей бы хотелось, разной длины, но и так понятно, что это кролик, и в этом вся суть.