Эрин Моргенштерн - Беззвездное море [litres]

Вырывает листок из блокнота и складывает его, проводя пальцем по сгибу.

Подсовывает записку под дверь. На полпути та застревает. Элинор подпихивает ее посильнее, и записка проскальзывает в ту комнату, что за дверью.

Она ждет, но ничего не происходит, а когда ничего не происходит, то становится скучно, и тогда Элинор уходит.

Она в другой комнате угощает кота печеньем, почти уже забыв про записку, когда дверь приоткрывается. Прямоугольник света ложится на устланный сажей пол.

Какое-то время дверь остается открытой, а потом медленно закрывается.

Закери Эзра Роулинс приходит в чувство с ощущением, что находится он под водой и со вкусом меда во рту, от которого першит в горле.

– Что ты там пил? – очень издалека слышится ему голос Мирабель, так, словно она в другой комнате, но, сморгнув, он видит ее лицо, прямо перед собой, совсем близко и нерезко, в розовом ореоле подсвеченных сзади волос. – Что ты там пил? – повторяет размытая подводная Мирабель. Интересно, бывают ли русалки с розовыми волосами. – Чай, – говорит он. – У-страх-шущий чай.

– И ты что, его выпил?! – недоверчиво спрашивает Мирабель, на что Закери, как ему кажется, кивает. – Ну, тогда тебе не помешает еще глоток.

Она подносит что-то к его губам, скорее всего, чашку, в которой определенно мед. Мед и, может быть, еще корица с гвоздикой. Снадобье, жидкое ровно настолько, чтобы оно проскользнуло в горло, на вкус похоже сразу на Рождество и на средство от кашля. “Всегда зима, и никаких вне-конфессиональных сезонных праздников”, в духе Нарнии мыслит Закери и снова закашливается, но потом принцесса Баблгам – нет, Мирабель – заставляет его сделать еще глоток.

– Поверить не могу, что ты выкинул такой номер.

– Так она выпила первая, – возражает Закери, почти внятно и почти уже в силах возражать. – Она сама разлила чай по чашкам.

– И сама выбрала ту, из которой пил ты, верно? – Закери кивает. – Яд был в чашке, не в чае. Ты всю выпил, до самого дна?

– Не помню, кажется, нет, – неуверенно говорит он. Комната вокруг входит в фокус. Очки его на носу, ничего он их не ронял. Впечатление, что он под водой, понемногу рассеивается. Он сидит в кресле в комнате Дориана. Тот спит на кровати. – А долго я был. – начинает он, но не может закончить, потому что никак не вспомнит нужного слова.

– В ауте? Несколько минут, – с полуслова подхватывает Мирабель. – Выпей еще, это важно.

В ауте. Без памяти. Вот оно. Память. Закери делает еще глоток. Он не помнит, любит он мед или нет.

За его спиной звякает подъемник, и Мирабель идет проверить, что там. Поднос полон мисочек и пузырьков, и еще там сложенное полотенце и коробок спичек.

– Сделай одолжение, зажги это и поставь на ночной столик, – просит Мирабель, протягивая ему спички и керамическую курильницу с ароматической свечкой.

Закери осознает, что это проверка, когда пытается чиркнуть спичкой. Координации ноль. Выходит только с третьей попытки.

Поднося пламя спички к благовонию, Закери поневоле вспоминает те времена, когда не счесть сколько раз он проделывал это по просьбе матери. Он сосредотачивается на том, чтобы рука не тряслась, что оказывается очень непросто, позволяет фитилю разгореться, а потом бережно задувает пламя, чтобы уголек задымился, немедля испустив аромат, богатый оттенками, но незнакомый. Сладкий, но мятный.

– Что это? – спрашивает он, ставя курильницу на столик, и над кроватью поднимаются струйки дыма.

Руки дрожат уже меньше, но он все-таки садится и еще раз пригубливает медовую смесь. А что, пожалуй, он любит мед.

– Да понятия не имею, – говорит Мирабель, наливает немного жидкости на маленькое полотенце и укладывает компресс на лоб Дориана. – На Кухне заведены свои домашние средства, и они, как правило, эффективны. Ты ведь знаешь про Кухню, верно?

– Мы встречались.

– Благовоний обычно не присылают, но тут, видно, случай серьезный, – говорит Мирабель, хмурясь на клубящийся дым и оглядываясь на Дориана. – И, возможно, это для вас обоих.

– Но зачем Аллегре меня травить?

– Возможны два варианта. Первый. Вырубить тебя и отправить обратно в Вермонт, чтобы ты проснулся с легкой головной болью, а потом, если вдруг что-то вспомнишь, то решишь, что это был сон.

– А второй?

– А второй – тебя убить.

– Ну, класс! – отзывается Закери. – А это что, противоядие?

– Да, и не попадался мне еще яд, который оно не смогло бы нейтрализовать. Тебе ведь уже лучше, правда?

– Да, только все еще немного туманно, – говорит Закери. – Слушай, ты сказала, он как-то пытался убить тебя.

– Ну, у него не вышло, – говорит Мирабель, и прежде, чем Закери успевает попросить ее рассказать поподробней, раздается стук в открытую дверь.

Закери ожидает увидеть Хранителя, но на пороге с озабоченным видом стоит девушка примерно его лет, ясноглазая, невысокая, с темными волосами, заплетенными в косы, которые обрамляют ее лицо, но сзади просто распущены. Одета она в цвета слоновой кости вариант рясы Хранителя, чуть более простой, с замысловатой вышивкой белым по манжетам, подолу и воротнику. Вопросительно глянув на Закери, она поворачивается к Мирабель и поднимает левую руку, держа ее сначала ладонью вбок, а затем плоско, ладонью вверх. Безо всякого перевода Закери знает, что ее интересует, что тут вообще происходит.

– У нас были приключения, Райм, – говорит Мирабель, и девушка хмурится. – Настоящие приключения с дерзким спасением, оковами, чаем и пожаром. И еще две трети из нас отравлены. Кстати, познакомься, это Закери. Закери, это Райм.

В знак приветствия Закери прикладывает два пальца к губам и склоняет голову, догадываясь, что девушка, должно быть, служительница, и помня этот жест из “Сладостных печалей”. Проделав это, он сразу впадает в сомнения, не скороспело ли его умозаключение, но глаза Райм загораются, а морщинка между ее бровей исчезает. Прижав ладонь к груди, она ответно склоняет голову.

– Похоже, вы прекрасно поладите, – замечает Мирабель, с любопытством глянув на Закери, и снова обращается к Дориану. Взмахом руки она заставляет благовонный дымок подлететь ближе, завитки его следуют движениям ее пальцев и плывут вдоль руки. – У вас с Райм есть кое-что общее, – говорит она Закери. – Райм еще ребенком нашла нарисованную дверь, но она открыла ее. Когда это было, Райм? Лет восемь назад?

Райм качает головой и показывает две растопыренные ладони.

– Ну вот, из-за тебя я чувствую себя старой, – улыбается Мирабель.

– И вы ни разу не возвращались домой? – спрашивает Закери и тут же жалеет, что спросил, потому что свет в лице Райм гаснет, но извиниться не успевает. Мирабель перебивает его.

– У тебя все в порядке, Райм? – спрашивает она.

Райм снова жестикулирует, и на этот раз Закери не поспевает за ней. Порхание пальцев перетекает с одной руки на другую. Что бы это ни значило, Мирабель, кажется, понимает.