Елизавета Дворецкая - Дар берегини. Последняя заря [litres]

– Привыкай! – сказал старик в волчьей шкуре. – Теперь это будет с тобой каждую ночь: пир – драка – смерть – пробуждение. И если ты намерен каждый день так валяться, то Волк уж точно пожрет весь мир без остатка.

Не находя ответа, он еще раз оглядел строй. При всех различиях, у этих мужчин было нечто общее – у пояса каждого висело по мечу, и все мечи были одинаковыми. И это был… По привычке он схватился на бок, вспомнив, где видел эту рукоять, отделанную серебром и золотом. И да – Друг Воронов оказался на месте.

– Ну, насмотрелся? – окликнул его старик. – Да, это мы, одиннадцать недоумков, священной волей Одина посаженные на этот драккар. Я – первый, кто сюда прибыл, йотунову тучу лет назад, а ты – последний. Не знаю, сколько веков мы ждали, пока соберемся все и нас станет двенадцать. Но теперь мы в сборе.

Он молчал, ожидая окончания этой удивительной речи. А старик выжидательно смотрел на него, будто уже все сказал.

– Ну! – Старик призывно взмахнул рукой и указал в небо.

Вставало солнце, опустив плотную, как огонь, рыжую бороду в степь. Над ним разливалось легкое светлое пламя – красноватое, золотисто-желтое, а еще выше – белое, будто там в плотной ткани утреннего неба наметилась прореха. Облака, которых лучи еще еще не коснулись, напоминали кладку серого камня. Помнится, он слышал сказание, как некий великан строил стену Асгарда из больших серых камней…

– Так и будешь тут стоять еще тысячу лет? – окликнул старик. – Теперь ты наш вождь – так веди!

И ткнул воздетым клинком прямо в серую небесную стену.

Рыжий луч бросил под ноги дорогу из пламени. Земной путь его, длиной в тридцать три года, закончился, начинался другой, в котором каждый год будет значить не более вдоха. Пора было идти туда, где реки преданий вливаются в море вечности. Туда, где в крепости туч ждет в просторных палатах одноглазый повелитель всех воинов мира, и во́роны сидят на плечах его, а волки лежат у ног…

Так сложилось, что историческая наука о жизни и подлинной личности княгини Ольги знает очень мало, но предания с самого начала старались восполнить эту нехватку. Легендарный образ княгини складывался, развивался и дополнялся в течение многих веков – от XI века практически по наши дни. О том, как это происходило, я написала целое историко-литературное исследование «Княгиня Ольга. Пламенеющий миф», по объему не уступающее роману. Сейчас хочу рассказать об одной детали. Крайне любопытный вклад вносит в «Ольгин миф» один литературный памятник позднего средневековья – Псковский Кроник 1689 года, в котором содержится фантастическая, однако очень интересная версия жизнеописания княгини Ольги. Псковский Кроник принадлежит к числу так называемых «баснословных летописцев», созданных в XVI–XVII веках. Целью такие повествования имели удревнить родословные местных правителей, связать их с персонажами из античности, окружить героическим и романтическим ореолом. Что касается Ольги, то версия Псковского Кроника заметно расходится с «основной» версией, изложенной в Повести Временных Лет. По Псковскому Кронику, Ольга была дочерью «князя Изборска из города Изборска», отчего именуется «великая княгиня Ольга Изборсковна». Первым браком она была за самим Рюриком, но детей они не имели. Вторым браком она вышла за Игоря, который представлен как один из двух сыновей великого князя Ольгерда из Чешского королевства. У этого Игоря был брат Олег, убитый в «Синдерской земле». В порядке мести за брата Игорь Ольгердович разоряет и покоряет Синдерскую землю, потом уходит воевать в Греческое царство, потом возвращается, и вот тут древляне, ставшие вдруг жителями Синдерской земли, его убивают.

Далее описывается месть Ольги за мужа, тоже отличающая от версии ПВЛ. Для начала она собрала сорокатысячное войско и с ним победила первое посольство древлян. Взятых в плен старейшин приказала зарыть живыми в землю. Всю область древлян она покоряет военной силой. Далее:

«Великая же княиня Олга и князи ея повелеша древлян побивати и посекати воинству своему и град их Кростель раскопати и кростельского князя именем Мала повеле на части посекати и по полю розметати».

Этот момент крайне интересен. Псковский Кроник является единственным литературным памятником, который довел до конца сюжетную линию князя Мала. В ПВЛ судьба его после неудачного сватовства осталась неизвестной [41] Отождествление князя Мала с Малком Любечанином, отцом Добрыни и Малуши, представляет собой домысел, возникший только в XIX веке. , и только ПК описал его показательно-жестокую казнь, которая, по языческим понятиям, должна была окончательно лишить древлян удачи и восстановить честь русов после убийства Игоря. Можно только удивляться, что автор XVII века так хорошо понимал эти вещи. Схожие описание в связи с такой же ситуацией – показательные казни после подавление мятежа подвластного племени – описаны у Саксона Грамматика (XII век), что придает деталям ПК особенное и пугающее правдоподобие.

Тут важно понять вот что: Псковский Кроник – поздний литературный памятник фантастического содержания, его нельзя использовать как источник истины об исторических событиях. В ПВЛ тоже попали версии событий, прошедшие полтора-два века устного бытования, и воспринимать их как реальное отражение событий нельзя. Проще говоря, это тоже лишь сказания, лишь записанные на несколько веков раньше. Как все было на самом деле, мы, скорее всего, никогда уже не узнаем. Но Псковский Кроник, будучи создан на 500–600 лет позже, отразил куда более правдоподобную, по сравнению с ПВЛ, версию событий, где у побежденного племени сначала берутся в плен старейшины, а потом уже подвергаются показательной казни, чем версия ПВЛ, где мудрая героиня по-сказочному одолевает хитростью врагов, которые ради ее удобства оказываются доверчивыми глупцами.

Более подробный разбор исторических реалий, фольклорных мотивов и литературных параллелей, связанных с жизнью и легендарной биографией княгини Ольги, приведены в моей книге «Княгиня Ольга. Пламенеющий миф». Здесь же отметим только, что после завершения мести за Игоря летописный образ Ольги решительно меняется: жесткая, коварная и непримиримая мстительница исчезает, а место ее занимает мудрая, добрая правительница, преобразовавшая свою державу и избравшая христианство как верный путь в число святых. У этой перемены ее образа есть свои причины, чисто литературные, но суть в том, что мы не знаем и никогда не узнаем – какой же эта женщина была на самом деле, что оставляет безграничный простор для художественных версий.

Серкланд – арабские страны.