Елизавета Дворецкая - Дар берегини. Последняя заря [litres]

А если он эту борьбу проиграет, она лишится всего, что ей дорого. Свен, если не погибнет, будет изгнан вместе с семьей и дружиной. Она потеряет Асмунда и будет выдана за Ратислава. И ему, кроме богатого приданого, принесет наследственную удачу Ельгова рода. С этим Ельга не могла примириться. Однажды позволив себе взглянуть на Асмунда как на мужчину, она уже не могла представить себя женой кого-то другого, пусть и более знатного и занимающего более высокое положение.

«Почему ты мне не говорил?» – спросила она его в тот день, когда узнала, что он родной внук Ельгова побратима.

«Я думал, ты знаешь, – Асмунд двинул бровями. – Это не тайна. Ельг мог тебе сказать. Фарлов знал, Ольгер, Свен, да и многие наши дренги. Но ты… – он придвинулся и осторожно, как нечто очень хрупкое, взял ее руку. – Ты сама не сочтешь недостойным… выйти за меня, если… так сложится? Я знаю, я тебе не ровня, но такие случаи бывали…»

Ельга глубоко вздохнула. Много лет она подавляла влечение к нему, потому что понимала: такая страсть унижает ее, законную дочь старого Ельга. Не всякий князь был ей под пару. Даже мысленно сказать «да» простому человеку означало уронить свой род.

Но такие браки и впрямь бывали, и дети от них, имевшие конунгов в предках по матери, не раз пытались отбить дедовы престолы. О многих конунгах рассказывают, что они отдавали своих дочерей отважным мужам, которые добились большого уважения. Разве Асмунд заслуживает меньшего? В семнадцать лет Ельга могла думать, что если не найдется князя ей под стать, то лучше уж навек остаться в девах. Тогда ей казалось, как почти всем девам кажется, что вот-вот откуда-то явится сверкающий витязь, достойный ее жених. Но когда пришла пора от мечтаний переходить к делу, оказалось, что таких для нее просто нет – в известной части мира не было властителей, равных ее отцу. Может, за морем Варяжским… Теперь же, когда дело шло к двадцати пяти годам, а положение госпожи гридницы она утратила, ей хотелось обрести опору в муже, которому она будет доверять. Уехать в чужие края, к кому-нибудь вроде Страдомира, жить среди чужих она совсем не хотела. Но засохнуть вечной девой, утирающей носы братовым чадам…

«Может быть, меня когда-нибудь сделают посадником, – добавил Асмунд. – Или воеводой».

Оба они знали: это может случиться, если Свен займет княжий стол. Тогда и Ельга при таком муже будет настолько близка к тому положению, в каком родилась, насколько это возможно.

Но все же сидеть на престоле и стоять у его подножия – совсем не одно и то же, и расстояние между первым и вторым намного больше, чем три ступени.

«Что-то я забыл, – Асмунд улыбнулся, – а Кий был князем до того, как женился на Улыбе?»

Ельга наконец улыбнулась в ответ. Очень может быть, что и нет. Только норны знают, кому и как суждено возвыситься, и пока человек не стар, полон сил, ничем не запятнал себя, не стоит терять надежды. Может быть, и Асмунд еще прославится не хуже своего деда, попадет в великое сказание, которое будут помнить тысячу лет!

«Одно сейчас могу сказать, – ответила она, не отнимая руки. – Я не знаю другого мужчины, за кого хотела бы выйти. И я не позволю силой выдать меня за недруга нашей семьи. Уж лучше я стану как те девы, что изошли на слезы, и дам свое имя какой-нибудь реке…»

От исхода борьбы зависело все – счастье, честь, будущее потомков старого Ельга. Судьба привела их на острие этой борьбы, и здесь все средства стали хороши.

– У нас у всех нет другого выхода, кроме как одолеть, – однажды сказал Свен за ужином, когда Ельга подошла налить ему пива. – Или одолеем, или сгинет наш род. Понимаешь?

Он смотрел на нее так же, как смотрел семь лет назад, тем утром, когда она принесла ему забытый отцовский меч. Как на свою удачу, свою богиню и добрую суденицу, подательницу надежды.

Не отдай она ему тогда Друга Воронов, все пошло бы по-другому. По вечерам, пытаясь заснуть, Свен каждый раз надеялся, что Друг Воронов заговорит с ним. Но ни сам Один, ни кто-то из пленников меча – ехидный Нидуд, отважный Убба, задиристый Хольти – не желали подавать голос. Мысленно он звал их – но напрасно.

«Всякий может счесть свою удачу большой, но никому не дано знать, долго ли ему осталось», – так сказал ему Нидуд, когда Ингер объявил, что сам пойдет за древлянской данью. Тогда Свен отнес эти слова к судьбе Ингера. Теперь поневоле стал примерять к себе. Почему Один молчит? Что если счел его предателем и отступился? И уже скоро он умрет, держась за рукоять Друга Воронов, чтобы войти в число его пленников – незримых слуг нового владельца. Кто будет этим новым владельцем? Сам Ингер, кто-то из его людей? Кольберн? Ратислав? Свен даже велел стелить себе на лавке – всю ночь ворочаясь, он будил Ружану, и его раздражало, что она тоже не спит, а настороженно к нему прислушивается.

Но может, его срок еще не пришел, пытался Свен себя утешить. Отец Ратей молчит, потому что все уже сказано. Жребий нарезан и брошен, все решено. Ему осталось одно – идти по избранной дороге, ведь только отвага и решимость пробуждают удачу.

Месяц сечень заканчивался и день уже заметно прибавился, когда в Киев явились диковинные гости. Первым о них узнал Свен.

– Там три старика на санях приехали, по виду древляне, – с выпученными от изумления глазами, доложил отрок, присланный Торгутом от ворот. – Просятся к княгине.

– Каких три старика, ляд их бей?

– Старых таких. В санях сидят, одеты… как на смерть.

Свенгельд велел быстро дать коня и отправился к воротам Киевой горы. Все было так: сани, в которых сидели три белобородых деда, а рядом стояли два унылого вида челядина-возчика.

– Кто вы, старцы? – спросил с коня Свен. – Требовид… это ты? – Одного из стариков он узнал – тот был из Малина и принадлежал к числу Боголюбовых первых или вторых стрыйных братьев [35] То есть двоюродных или троюродных братьев по отцу. . – Какой о́морок [36] О́морок – нечистая сила. тебя в такую даль занес?

– От рода деревского присланы мы князем нашим, Хвалимиром-Малом, к княгине Ингеровой и сыну его, – ответил Требовид, не подавая вида, что сам узнал Свенгельда, которого встречал каждый год. – Пропустите нас, чтобы передали мы слово его.

На невиданное зрелище уже собиралась толпа. Мужчины никогда в сани не садятся – они ходят пешком или ездят верхом. Сани – для груза, для женщин или для дряхлых стариков, которые уже не отличаются от мертвецов – тех возят на санях к могиле. Но кто же посылает в чужую землю таких ветхих людей, которые уже все равно что покойники?

Свен показал плетью – пропустите. Один оружник вышел вперед и знаком велел возчикам следовать за ним. Сани тронулись, Свен поехал следом. В груди холодело от предчувствия решающего часа. В эту пору он сам обычно возвращался с древлянской данью. Но если эти старцы приехали вместо Ингера… Сердце обрывалось от страха перед свершившимся – и его неизбежными, но пока неясными последствиями.