Вэнс Брайсленд - Дочь творца стекла

— О, неплохо, спасибо, — сказала она.

Его улыбка была такой слабой, что она не знала, зачем он тратил силы, изображая ее.

— Я не хочу мешать встрече с гостем, — он встал перед Мило. — Я просто хотел убедиться, что стражи не мешают… вашей жизни. Определенные стражи, — Мило напрягся.

— Мальчишка Сорранто? — она пожала плечами. — О, нет. Он был очень… деловитый, — она изобразила скучающий тон, как делали многие в Тридцати. — Кто-то его класса не станет меня беспокоить, да?

Капитан немного расслабился.

— Я просто хотел услышать это от вас, казарра.

Она отмахнулась от Толио.

— Оставьте меня. Меня ждет гость, — она звучала как лидеры, над которыми насмехалась.

Капитан быстро поклонился, мрачно посмотрел на Мило и вышел из садовой комнаты. Он только ушел, и Мило глубоко вдохнул и улыбнулся.

— Ты умеешь играть! — присвистнул он.

— Не недооценивай меня, — сказала она.

Мило рассмеялся.

— О, поверь, я учусь не делать этого.

Внутри кареты воняло плесенью и сладким запахом гниющего бархата. Был и другой запах — отголосок духов в пространстве с низким потолком. Дверь была закрыта, и дыхание обжигало легкие. Риса заерзала на сидении, надеясь, что старик в тусклом свете не заметит, что она вспотела. Он не показывал, что ему было тепло. Казалось, что под слоями старомодного плаща и плотной одежды он дрожал.

Его очки были двойными. Перед толстыми линзами на носу с изогнутой проволокой были другие линзы, поменьше. Он смотрел сквозь них на нее с другого сидения кареты. Его густые седые брови сдвинулись на пару мгновений, а потом он облизнул губы и стал говорить:

— Но ты ребенок! — воскликнул он. Его голос делал его даже старше, чем его хрупкий вид. Рисе он напоминал шелест листьев на ветру холодной осенью.

Она не могла ответить вежливо.

— Вы — Феррер, казарро Кассамаги, — сказала она. Он удивился, что она узнала его. — Вы уже встречались с моими родителями. Но ненадолго.

— Эро — твой отец? — он пытался сообразить отношения. — Прости, милая. Проще помнить детей в молодости. В моем возрасте все как дети, — он посмотрел на нее поверх интересных очков. — И ты подула в рог Диветри прошлой ночью? — она кивнула, и он мягко сказал. — Хорошо, что ты это сделала. Признаюсь, было страшно. Семь сильных домов стали четырьмя, их сохранили только дети и старики.

За окном кареты и алым плащом Камиллы, оставшейся снаружи, Риса видела канал и руины Казы Портелло вдали. Дым все еще поднимался местами. В центре резиденции, заметном в свете дня, рухнул большой купол. Только несколько колонн тянулись в небо ребрами. Феррер склонился и проследил за ее взглядом.

— Говорят, пострадала только каза. Другие работы поколений Портелло… половина города стала бы пылью, если бы все их чары разрушились. Но… жаль, что столько имущества было потеряно. Каза сильно пострадала из-за разорванного пакта. Пиратимаре пострадали куда меньше.

— Какой пакт? — спросила Риса. От любопытства она забыла о затхлости кареты.

— Ритуал верности — это пакт, дитя. Ты не слышала историю? Нет? Это соглашение между короной и людьми, установленное восемь веков назад одной из моих предков. Она была яростной, как львица, и храброй. Аллирия Кассамаги, — сказал он так, как шептал бы имя любимой девушки в юности.

— Расскажите о пакте, — Риса боялась, что он отвлечется.

Он вздрогнул.

— Твоя мать тебе не рассказывала? Она — наполовину Кассамаги. Очаровательная девочка. Таких, как Аллирия, больше не было. У нее была истинная сила чар, не просто зачаровывание талисманов, как осталось у нас. Было время, когда короли Кассафорте были не такими добрыми, как те, кого мы знали. Они были гордыми, жестокими, убивали врагов, даже в своей семье. Те тираны постоянно объявляли войну, надеясь пополнить казну золотом. А потом трон получил человек мягче, король Ниволо. Он посмотрел на бедность народа, на воюющих праотцов, решил, что если Кассафорте хочет процветать, нужно прекратить издеваться над людьми.

— Аллирия? Как мост Аллирии?

— Он назван в ее честь, — он посмотрел в окно в сторону Портелло. Риса дала ему минутку, чтобы он снова начал. — Ниволо молился Муро и Лене. Они услышали его и послали Аллирию помочь ему. Она взяла символы короля, Оливковую корону и Скипетр с шипами. С ними она создала великую магию, чары, что сложнее всего, что мы знаем. Она из символов власти сделала их тем, что защищало и объединяло город, пока жили люди, чтобы защищать город.

— Как? — Риса едва могла сдержать нетерпение, хотела услышать больше, хотя не знала, почему.

Феррер дрожащей рукой снял очки и моргнул.

— Думаешь, Кассамаги только зачаровывают игрушки и домашнюю утварь? Мою казу заставляли учиться такому почти восемь веков. Но мы не знаем, как она сделала это, хотя знаем, что она сделала. Она зачаровала корону и скипетр так, что они дарили королю долгую жизнь и здоровье при условии, что правитель не разлучался с ними надолго. Важнее было то, что они давали ему право на власть, которую могли дать только семь семей Кассафорте.

— Семерка, — выдохнула Риса.

— Да, они стали Семеркой, — старый казарро вздохнул и вернул очки на нос. — Тогда это были семьи шести мастеров. И моя семья, конечно, известная знаниями. Они должны были оставаться верными Кассафорте и королю. Только они могли передать корону и скипетр избранному наследнику. Правителю, который не мог даже коснуться их без их согласия. И если все семьи были согласны, что король переступает границы, они могли убрать его с трона.

Риса была очарована и забыла, что было вокруг.

— Ритуал верности создала Аллирия?

— Она создала семь рожков и вложила в них магию. Ритуал — часть равновесия схемы, — объяснял старик. — Семь семей получили важный долг. Но они за это получили две награды. Первая — семь островов, на которых они построили казы. Город рос вокруг замка и между казами.

— А вторая награда?

— Пока семь семей исполняли ритуал верности каждую ночь, они могли исполнять маленькие чары в своем ремесле, как чары защиты у зданий Портелло или в окнах твоей матери, или чары обучения Катарре, или новинки моей казы. Когда среди их внуков установилась Тридцать, им тоже дали привилегии.

— Но чары не такие маленькие, — возразила Риса. — Они чудесные.

Феррер покачал головой.